Любовная аритмия

Артем лежал в палате и смотрел, как по стеклу стекают капли дождя. В голове появилась еще одна забытая картинка – Татьяна стояла у окна, водила по стеклу пальцем, повторяя след капли, и плакала.

– Почему ты плачешь? – спросил он.

– Я с тобой могу или плакать, или смеяться. Или и то, и другое одновременно. Ровного настроения не бывает. Я с тобой все время в истерике.

В тот момент ему хотелось, чтобы она продолжала вот так стоять и плакать – она была совсем другая, очень красивая.

Она вообще очень менялась в зависимости от погоды, одежды и обстановки. Как хамелеон, моментально меняла голос, интонации, манеру поведения. Артем всегда оставался сам собой, а она мимикрировала мгновенно, подлаживаясь под него, под ситуацию. Она могла выглядеть совсем как невинная девчонка, а могла быть жесткой и холодной, как взрослая женщина. В Москве выглядела столичной жительницей, а там, на море, с ярко накрашенными губами, могла сойти за жену хозяина гостиницы, никогда не выезжавшую за пределы городка.

Артем улыбался своим воспоминаниям. Поэтому вздрогнул, когда услышал вопрос Елены, которая вошла в палату и села на стул:

– Ты как?

– Нормально, – ответил он.

– Ты меня напугал.

– Я сам себя напугал. Как твои дела?

– Хорошо.

Они молчали. Говорить было не о чем. Им давно не о чем было говорить.

– Мне надо возвращаться в Москву, – проговорила наконец Елена. – С работы звонили.

– Хорошо, – отозвался он.

– А как же ты тут?

– Нормально.

– Хорошо.

Она его не поцеловала, просто пожала руку. Анжела, Димка, теперь вот Елена – Артем уже понял, что он вернется, но не к ней.

– Знаешь, что нужно мужчине для полного счастья? – спросил он, когда она уже стояла в дверях палаты.

– Что?

– Чтобы хотя бы раз в день женщина его спрашивала, как он себя чувствует. Поэтому так часто у больных случаются романы с медсестрами.

Елена улыбнулась и кивнула.

– Почему ты со мной жила? Почему терпела? – опять задал вопрос Артем.

– А почему я курю, зная, что это вредная привычка, в которой нет ничего приятного – голова кружится, сосуды забиваются, запах отвратительный, рак провоцирует. Каждый день обещаешь себе бросить, отказаться, но не можешь. Считай, что ты – моя вредная привычка, зависимость.

– Ты же бросила курить, – сказал он.

– Да, бросила, – улыбнулась Елена.

Когда Артема выписали, он поехал не в Москву, а в свой дом на берегу моря. Это было случайным порывом, он осознал, что делает, уже у кассы в аэропорту.

Дом, с одной стороны, был запущен, а с другой, стал прежним – холостяцким неприбранным жилищем. Артем ходил по гулким комнатам, и ему нравилось, что он один, что в доме никого нет. Он трогал вещи и думал о том, что они должны помнить руки Татьяны – она к ним прикасалась.

Внизу он нашел сломанную детскую коляску, ковшик в форме сердечка, три деревянных кубика и маленькую заколочку. Он собрал эти вещи в отдельную коробку и поставил к себе в спальню. Это были вещи Муси. Он мечтал их ей вернуть. Не сейчас, не завтра и даже не послезавтра. Когда-нибудь потом. Артем мечтал об этом «потом». Эти забытые вещи были поводом увидеться с Татьяной, поводом, который он решил сохранить. Или не вернуть и оставить себе, чтобы вызывать воспоминания.

Там он быстро пришел в себя. То, что хотел, сделал – ему удалось перевернуть страницу и начать все заново. Он стал другим человеком.

Сразу по приезде в Москву он позвонил дочери и сказал, что хочет ее увидеть. Катя ответила, что занята – делает английский.

– Пожалуйста, – попросил он.

Когда он увидел дочь, схватил ее в охапку, поднял на руки и закружил. Катя начала хохотать и брыкаться. Он сразу отдал ей деньги в конверте – просто так, без просьбы, и рассказал про то, как полз по гостиничному номеру к двери. Рассказывал весело, с шутками. Катя хохотала. Он смотрел на нее и понимал, что она уже совсем взрослая, а он идиот, что не понял это раньше – с ней нужно разговаривать как со взрослым человеком, она все чувствует, все понимает.

– Как мама? – спросил он.

Катя удивленно на него посмотрела. Он никогда, ни разу не спросил про маму. Когда они развелись и Катя была еще маленькой, Артем заходил к ним домой, сидел на кухне и разговаривал с Лесей. Но в очередной раз дверь ему открыл мужчина в женском халате. Рыхлый, со скошенным подбородком, из-за чего казался надменным, брезгливым и в сочетании с женским халатом – смешным. Больше Артем никогда не заходил к ним в дом – встречался с Катей на улице, у подъезда. А к Лесе стал относиться тоже с некоторой брезгливостью, раз уж она выбрала себе такого мужчину.

– Мама нормально. Только крыша у нее едет, – ответила Катя.

– У всех едет крыша, – сказал Артем, – ты с ней будь помягче.

– Пап, ты другой, совсем другой стал, – сказала Катя.

У Артема опять все заболело и сразу везде. Катя очень редко называла его папой – в каких-то исключительных случаях, что называется, по большим праздникам. А так обходилась без определения. Никак не называла. От этого «пап» у Артема защемило сердце – так сильно, что он подумал, что у него разойдутся все швы от счастья и боли одновременно.

– Иди ко мне. – Он прижал Катю к себе.