Любовная горячка

Когда Фиона взглянула на меня, отвлекшись от клавиш мобильного, которые она нажимала, я решила, что она, похоже, знает. Ее глаза полыхали злобой, губы были плотно сжаты, вокруг рта залегли страдальческие морщинки. В сочетании с неровным дыханием, с тем, как ее кружевная блузка съехала набок на пышной груди, создавалось впечатление, что Фиона очень сильно торопилась или была чем-то очень расстроена.

– Что здесь сегодня делал Иерихон? – возбужденным тоном поинтересовалась она. – Сегодня воскресенье. Он не должен был приезжать сюда в воскресенье. И мне в голову не приходит ни одной причины, по которой он мог бы сюда явиться.

Она изучала меня с головы до ног, видимо, пытаясь обнаружить признаки недавнего свидания: встрепанные волосы, возможно, недостающую пуговицу на блузке или трусики, забытые в спешке и выглядывающие сиротливым комочком из штанины. Однажды со мной такое было. Алина спасла меня до того, как мама успела это заметить.

Я чуть не рассмеялась. Свидание с Бэрронсом? Да ну, что за сказки!

– А что вы здесь делаете? – спросила я.

Никаких больше послушных маленьких солдатиков. Магазин сегодня закрыт, и никто из них не должен был здесь появиться, добавляя мрачности и без того дождливому дню.

– Я собиралась в мясную лавку и тут заметила, как Иерихон выходит из магазина, – напряженно сказала Фиона. – Как долго он пробыл здесь? И где ты только что была? Чем вы занимались до моего прихода?

В ее голосе сквозила ревность, казалось, что еще немного – и у Фионы пар изо рта повалит. Словно в подтверждение не сказанных ею слов – о том, что мы занимались тут чем-то неприличным, – в моем сознании мелькнул образ обнаженного Иерихона Бэрронса, темного, деспотичного и наверняка совершенно дикого в постели.

И этот образ показался мне невероятно эротичным. Я с беспокойством сверилась со своим внутренним календарем. Так и есть, у меня овуляция. Чем все и объясняется. В эти три дня я становлюсь невыносимо озабоченной: за день до, во время и еще день после. Наверное, Мать-Природа немного подстраховалась на тот случай, если человеческой расе будет грозить вымирание. Так или иначе, в эти дни я засматриваюсь на парней, на которых в нормальных условиях и не взглянула бы, особенно если эти парни затянуты в узкие джинсы. Я ловлю себя на том, что усиленно размышляю об их ориентации. Алина в таких случаях смеялась и говорила: если сразу не можешь определить, Младшая, то, поверь, лучше тебе не знать правды.

Алина. Господи, как мне ее не хватало!

– Ничем я не занималась, Фиона, – сказала я. – Я была наверху.

Она ткнула пальцем в мою сторону, ее глаза внезапно заблестели, и я испугалась, что она заплачет. Если бы Фиона разрыдалась, я бы просто рассыпалась на части. Я больше не могла выносить женский плач: в каждой плачущей женщине я видела маму.

Так что я даже обрадовалась, когда Фиона снова зарычала на меня:

– Думаешь, он занимался твоими ранами потому, что ты что-то для него значишь? Думаешь, он заботится о тебе? Ты для него – пустое место! Ты даже не в состоянии понять этого человека и его настроение. Его потребности. Его желания. Ты просто глупый, эгоистичный, наивный ребенок! – Она уже шипела. – Возвращайся домой!

– Я бы с удовольствием вернулась домой! – закричала я в ответ. – К сожалению, у меня нет такой возможности!

Она открыла рот, но я не расслышала слов, поскольку уже повернулась и захлопнула за собой дверь, ведущую в жилое помещение за магазином. Я была не в настроении выслушивать вздорные, надуманные обвинения, которыми Фиона сыпала мне вслед. Так что я просто оставила ее кричать о том, что у нее тоже нет выбора.

Я вернулась наверх. Вчера Бэрронс велел мне избавиться от шин. Я ответила, что кости так быстро не срастаются, однако рука снова зверски разболелась, и я отправилась в спальню, чтобы снять их.

Я осторожно покрутила запястьем, затем расслабила руку. Похоже было, что рука и не была сломана, скорее всего, это простое растяжение. Я чувствовала, что она цела и – странно – сильнее, чем обычно. Я сняла шины с пальцев и убедилась, что они тоже в порядке. На предплечье осталась слабая красновато-черная, словно проведенная чернилами, полоса. Пока я мыла руки, я разглядывала себя в зеркале, желая, чтобы синяки на моем лице сошли так же быстро. Практически всю жизнь я была привлекательной блондинкой. Сейчас на меня из зеркала таращилась сильно избитая брюнетка с короткой стрижкой. Я отвернулась.

Пока я выздоравливала, Бэрронс принес в мою комнату маленький холодильник – один из тех, что обычно стоят в общежитиях у студентов, – и обеспечил меня закусками. Я откупорила содовую и растянулась на кровати.

Остаток дня я провела, прыгая по сайтам в Интернете и пытаясь восполнить пробелы в своих знаниях о всякой паранормальной активности. Пробелов было много, ведь первые двадцать два года своей жизни я успешно игнорировала существование подобных явлений.

Вот уже неделю я ожидала появления армии из ада. И я недостаточно глупа, чтобы не понять, что нынешнее положение вещей – лишь короткое затишье перед бурей.