Если так, куда мне торопиться? К этой рыженькой, у которой хранится список снаряжения, за которое я расписался и которое бросил в пустыне? К офицеру, который наверняка еще разыскивает меня со своим необыкновенным упрямством? К бабушке, которая лежит без сознания? (Я позвонил как-то раз в больницу узнать, нет ли изменений в ее состоянии.) Или к вам? Спрятаться в вашем доме, если не в качестве любовника, то в качестве своего человека, зависящего от вашей милости, порабощенного плотскими страстями.
Да, страсть не умерла. Было у меня даже несколько тяжелых дней. Не укрылись от меня взгляды, которые бросали на меня тайком девушки общины. Стоит мне лишь намекнуть старому раби, и он сейчас же сосватает мне одну из них. Они только и ждут от меня определенного знака, который бы сказал им, что я действительно свяжу с ними свою судьбу.
Но я этот момент все еще откладываю.
Наим
Я увольняюсь. Надоело мне. Не могу больше. Оставить меня на все утро на бензоколонке с тягачом, а самому уехать в Иерусалим! Что я – собака? Ни работы, ни времени, никакой жизни. Приставил меня к умирающей старухе, а если она умрет, то скажут – ты убил ее. Я не хочу. Я всего-навсего мальчишка, а он сделал меня таким одиноким. Ужасно я одинок.
В одиннадцать приехал Хамид, а я лежу, свернувшись, в кабине тягача. Даже этот вечный молчальник пожалел меня.
– Что с тобой?
– Что со мной?
– Почему ты так лежишь?
– А что мне делать?..
– Где он?
– Поехал в Иерусалим.
– Почему?
– Так… с ума спятил…
Но Хамид и слушать не хочет ни слова против своего хозяина.
– Снова начинаете буксировать по ночам?
– Не знаю… это машина его друга… старик врезался в дерево…
Хамид посмотрел на привязанную машину, проверил узлы тросов.
– Кто привязал ее так?
– Я.
Он ничего не говорит, только приводит в действие кран и опускает машину на землю, освобождает тросы, заново закрепляет узлы.
– Что тут не так? – обиделся я на него. – Чем нехорошо?
– Так не будет держать…
Он работает молча, один. Тощий, смуглый, ищет другие точки опоры. Я стою и смотрю на него, как Адам смотрел на меня. Упрямый араб.
Он кончает работу, мы залезаем в тягач и едем на север.
– Что слышно в деревне? – спрашиваю я.
– Ничего нового…
– Как папа?
– Нормально.
– Скажи ему, что я, наверно, вернусь в деревню.
– Что будешь делать там?
– Ничего…
Он не смотрит на меня, ведет машину спокойно так, легко, бесшумно переключает скорости, можно подумать, что едет машина автоматически. Нет такого механика, как он.
– Папа сердится, что я не приношу денег?..
– Не знаю…
Пока вытянешь из него слово… Иногда я замечаю, что он смотрит на меня как-то подозрительно, словно недоволен.
– Что случилось?
Он молчит, потом вдруг:
– Почему ты не пострижешься?
– Теперь все так ходят.
– Какие такие все? Только евреи…
– Арабы тоже…
– Может быть, ненормальные…
– Ну уж…
Он не отвечает. Мы въезжаем в Хайфу, я прошу остановиться у дома старухи.
– Ты еще живешь у нее?
– Да.
Он криво улыбается, высаживает меня на углу и едет дальше, в гараж.
Я поднимаюсь по лестнице, звоню, потому что ключа она не дает мне, но никто не отвечает. Уснула? Не может быть. Она всегда ждет меня. Я стучу со всей силы. Нет ответа. Меня охватывает страшное беспокойство, я начинаю бить по двери ногами. Тишина. Выходит соседка и смотрит на меня, я хочу спросить у нее, но она тотчас же закрывает свою дверь. Я начинаю беспокоиться всерьез. Спускаюсь вниз, вижу, что окна открыты. Снова поднимаюсь, стучу в дверь, опять спускаюсь вниз.
Иду по людной улице, прохожу мимо киосков, захожу на рынок, брожу среди людей, усталый и злой. Может быть, старуха и на самом деле умерла. Смотрю снизу, не появится ли она в окне. Мне нужно попасть внутрь, в мою комнату, лечь в кровать отдохнуть. Я перехожу на ту сторону улицы, захожу в дом напротив, поднимаюсь по лестнице и из лестничного окна заглядываю в квартиру старухи. Окна раскрыты настежь, занавески раздуваются от ветра. Вот моя комната, кровать не застелена, стоит, как я оставил ее ночью, и я вижу, что она сидит в кресле в гостиной… и издали кажется мне, что она улыбается про себя, а может, у меня уже галлюцинации от усталости.
Я совсем не в себе, быстро перехожу улицу, взбегаю по лестнице, стучу, зову ее, кричу: «Это я, Наим, откройте!» Но дверь не открывается.