Любовник

Оба старика кажутся несколько ошеломленными от пребывания в обществе господина Шварца.

Вообще, наверно, переполошил весь поселок. В нескольких домах горит свет. Еще какие-то люди смотрят на нас издали.

— Что же все-таки случилось?

Странный рассказ. Он возвращался из Иерусалима после длительного совещания, где обсуждались вопросы воспитания. Ох уж эти проклятые заседания, бесконечная говорильня, с души воротит. Сначала он собирался ночевать в Иерусалиме. Но утром у него еще одно совещание, в Хайфе, у главного инженера города, где будет идти разговор о новом крыле, которое пристраивается к школе. Он решил вернуться домой. Все шло нормально, на дороге ни души, и он чувствовал себя вполне бодрым. В молодости разъезжал по ночам сколько угодно, без всяких проблем. В Англии, до войны, когда учился в Оксфорде. Он как раз был погружен в свои английские воспоминания, когда начал, очевидно не чувствуя того, постепенно отклоняться влево. Вдруг навстречу ему выскочила маленькая старая машина, черная, с почти потушенными огнями. В последний момент он пришел в себя, свернул направо, на свою полосу, но, наверно, слишком резко повернул руль, и вдруг это дерево, совершенно лишнее тут дерево.

— Что случилось с другой машиной? Ничего, задел слегка, небольшая царапина.

Если бы он столкнулся с ней, а не налетел на дерево, может, обошлось бы, конечно, для него, ха, ха, потому что ту машину, наверно, разбило бы вдребезги, какая-то древняя коробка, малюсенькая такая, ну и, конечно, человеческие жизни. Но что удивительно, это были религиозные — старик раввин и молодой человек с совершенно черными пейсами. Нетурей карта[55] или близкая к ним секта. Комедия ошибок. Какого черта они околачиваются посреди ночи у аэропорта? Они остановились, оба вышли из машины, не стали подходить слишком близко. Только убедились, что он смог выбраться из обломков и стоит на ногах; старик сказал тихо и хладнокровно:

— Господин знает, что он виноват… Что я мог сказать им?

— Да, я виноват…

Черт их побери, этих сионистских ненавистников. Даже не спросили, не нуждаюсь ли я в помощи, словно боялись застрять тут со мной.

Наим уже начал освобождать трос. Подул прохладный ветер. Вызволить машину будет нелегко. Лучше отослать отсюда директора, чтобы не мешал. Я убеждаю его поехать домой. Он сразу же согласился, совсем валится с ног. Подошел к двум йеменцам, попрощался с ними, записал в записную книжку их имена и обещал послать им какую-то книгу, очевидно свою, в продолжение беседы. Мы останавливаем машину, сажаем его и отправляем на север.

Теперь можно без помех изучить ситуацию. Одно из передних колес застряло в расщелине, схвачено деревом намертво. Наим ползает между деревом и смятым передком, пытаясь снять колесо, я подаю ему инструменты. Хороший он парень. Что бы я делал без него? Возится целый час, пока ему не удается снять колесо, вылезает весь потный, берет конец троса, привязывает его к своему поясу и снова ползком пробирается к нутру машины. Директор чудом остался в живых. Дафи не очень ошиблась, он действительно мог погибнуть. Он и сам еще не понял, чего избежал.

Мы начинаем тянуть машину. От нее отрываются отдельные части — фара, крыло. Наим говорит мне, как поставить тягач, под каким углом, этот мальчишка уже приказывает мне. Но какая разница, главное — кончить с этим делом поскорее и вернуться. Наим подходит к крану и начинает оттягивать машину от дерева, но дерево не желает отпускать свою добычу, ветви ломаются, но цепко держат ее.

Небольшая кучка людей молча смотрит на нас. Быстро светает. Щебечут птицы. К тягачу привязана разбитая машина, покрытая листьями. Странное зрелище. Машины, едущие по шоссе, замедляют движение, люди с любопытством выглядывают из окон. Кто-то остановился. «Сколько убитых?» — спрашивают у Наима, но тот даже не отвечает.

Его одежда испачкалась и порвалась, руки в царапинах, лицо в копоти, но ничего не скажешь, чему-то он научился во время наших ночных поездок. Теперь он прикрепляет машину дополнительными тросами, я отвожу тягач в сторону.

Уже почти светло. Наим идет собирать инструменты, погасить фонари на дороге, собрать отвалившиеся части. Я стою на месте, не двигаюсь, умираю от усталости, курю сигарету, одежда намокла от росы. Наим подходит ко мне и показывает какой-то кусок железа, часть оторванного крыла.

— Это тоже от машины?

— Нет, это, наверно, от другой.

Он хочет бросить кусок в траву на обочину, но я вдруг останавливаю его. Что-то в этой железке кажется мне знакомым. Я хватаюсь за нее. Ну конечно, я знаю, что это. Кусок крыла от черного «морриса». Та же модель. Уж мне ли не разобраться даже по отдельной части, какая это модель. Я взбудоражен. Быстро светлеет.