Любовник Большой Медведицы

Один я был. Светило мне цыганское солнце. Пел мне ветер. Шумела дубрава. В третьем часу утра увидел я идущую через поле ко мне серую фигуру. Я спрятался получше. Человек — теперь я его видел отчетливо — поспешно шел через поле к лесу. Был то мужик в лаптях и в сермяге. Нес на плечах мешок. Остановился на краю леса, посмотрел по сторонам, кашлянул пару раз и пошел дальше. Прошел мимо. Через минуту я увидел идущую полем от тракта женщину, одетую в кожух, укрывшую большим шерстяным платком голову и плечи. Шла она босиком. Юбку подоткнула высоко. Шла быстро и все время головой крутила, оглядывалась. Под пахой несла пакет какой-то. Я пропустил и ее. Прошла, зацепив кожухом кусты, где я укрылся.

А я смотрел все время в направлении границы. Через некоторое время увидел еще фигуру, идущую долом к лесу. Был то мужчина в черной куртке и высоких сапогах. У меня сердце заколотилось. От радости грудь распирало. Те наверняка были приманкой, а это — сам Стонога.

Незнакомец приближался. При ходьбе опирался на палку. Когда поравнялся с кустами, я выскочил чертом на стежку и оказался прямо перед ним.

— Руки вверх!

Тот поспешно поднял руки. Палка выпала из его ладони.

— Давай деньги, живо!

Стонога поспешно выворачивал карманы, выкидывал из них золотые и серебряные монеты. Давал их мне.

— Пожалуйста, пан, пожалуйста…

— Это все?

— Все, пожалуйста, пан, все…

— Ну а если еще найду?

Забавлялся я с ним. Жаль было так быстро отпускать того, кого столько ночей терпеливо поджидал один и вместе с Щуром. Наверное, никто любимую так не ожидал нетерпеливо, как я того жида.

— А что пан найдет? Ничего у меня нет.

— Если найду еще чего… хоть грош, хоть один доллар, знаешь, что с тобой сделаю?

Стонога широко открыл глаза, облизнул губы. Жарко ему.

— Я… нет, нет… — прошептал жалко.

— Нет? Добре. Раздевайся!

Перестал я с ним по-доброму говорить. Схватил за грудки да тряхнул так, что пуговицы посыпались.

— Ну, живо! На раз-два! А то помогу!

Жид задрожал. Поспешно скинул с себя куртку, матроску.

— Пан, пожалуйста! Что пану нужно?

— Посмотреть, какой ты красивый!

Разделся донага. Тогда я говорю ему:

— Знаешь что, Берку?

Услышав свое имя, вздрогнул, глянул мне в лицо удивленно.

— Что-о?

— Можешь ты своей жизнью поклясться и жизнью родных, что нет на тебе больше денег?

— Чтобы я таких здоровых родных своих увидел, как на мне денег нет! — он ударил кулаком в голую грудь.

— Теперь, Берку, верю тебе!

Жидок повеселел, склонился над одеждой.

— Можно одеваться?

— Чего? Одеваться?.. Ах ты, хитрован! Ты ж поклялся, что ничего на тебе нет, потому что голый был! Доллары-то — в одежде!

Принялся я перещупывать вещи его, одну за другой. В белье ничего не было. В матроске, штанах, рубашке — тоже ничего. Зато из сапог, из голенищ, вынул около тысячи долларов. Из воротника куртки — еще пятьсот. В шапке — ничего. Мало слишком. Знал я, что носит он, самое малое, по пять тысяч долларов, сразу за две-три партии товара. Снова обыскал сапоги, чуть на части их не разодрал. Ничего. И в куртке ничего, хоть всю вату из нее выдрал. Мог бы я ударить Стоногу и угрозами или битьем заставить признаться, где остальные деньги. Но такое мне было отвратительно. Но вдруг пришла мне в голову мысль: «Ага! Палка, на которую он опирается! Там деньги!» Тогда сделал вид, что сдался, и прекращаю поиски.

— Одевайся, Берку!

Стонога поспешно оделся. Я сделал несколько шагов в направлении тракта, затем остановился. Повернулся к нему и говорю:

— Чего стоишь? Можешь идти!

Берек поднял палку и намерился уже идти. Ага, не забыл про палку! Значит, в ней деньги!

— Погоди-ка! — говорю ему.

— Чего пан хочет?

Подошел я к нему и говорю:

— Пан знает, сколько сейчас времени?

— Не знаю… четвертый час, наверное.

— Четвертый?.. Так поздно! Ну, так палку-то мне дай! Нога болит. А сам можешь идти.

Забрал палку из его рук и, оставив его на дороге, пошел в направлении Душкова. Берек остался на краю леса. Долго смотрел мне вслед. О чем думал? Наверняка считал, будто я не знаю, что в палке деньги спрятаны. Думал, я палку брошу где-нибудь. Я его не разубеждал. Было это моей местью за то, что так много ночей просидели, его поджидая.

Жаль, что не было со мной Щура, и невозможно было хоть как-то оповестить его о том, что я таки взял Стоногу.

Тоска по Щуру стеснила сердце. Где он теперь? Что делает мой несчастный сумасшедший друг, который временами был таким щедрый и добрым?

Когда потом, на мелине в винокурне, я осторожно расщепил ножом палку, нашел в пустой ее сердцевине шестьдесят стодолларовых банкнот. Взял я всего от Стоноги семь тысяч четыреста долларов. Но от такого увеличения капитала мне не было радости. Вообще я бы все деньги отдал, чтоб побыть хотя б несколько минут рядом со Щуром.

Брожу вдоль границы. Все от меня шарахаются. Нет у меня ни единого друга. Зашел как-то на мелину в Красносельском лесу, где укрывались мы с Грабарем и Щуром. А там голо, пусто и холодно. Все застлало толстое покрывало желтой листвы. И нет там никого, даже моего давнего приятеля — рыжего кота с обрубленным хвостом.

Блуждаю по пограничью. Травит меня тоска. Грызет тревога.