Любовник Дженис Джоплин

Чато был старше Давида почти на два года и уже учился в университете на экономиста. В детстве, когда родители привозили их друг к другу в гости, он никогда не отказывался поиграть с младшим братом; позже стал защищать его от обидчиков, с готовностью отвечал на мальчишечьи вопросы, а поздними ночами оба всматривались в звездное небо, и Чато учил Давида ориентироваться в мириадах светящихся точек: «Вот Млечный Путь; существует легенда, что он образовался из молока, которое отрыгнул Геракл, когда был еще грудным младенцем. Наша Земля тоже находится в этой галактике». Дважды Чато брал Давида с собой в кино; в первый раз смотрели картину о таких же двоюродных братьях, какони, которые и жили тоже один в городе, а другой в деревне. Герой второго фильма — парень, только что окончивший университет, — переспал с одной сеньорой, а потом по уши влюбился в ее молоденькую дочь, но у нее, как у Карлоты Амалии, уже был жених. Вот брату Давид рассказал бы и отом, как убил камнем Рохелио, и о своей бессмертной части — тот бы сумел выслушать и понять.

Тетя не сразу ответила на его вопрос.

— Чато здесь больше не бывает, он уже восемь месяцев не живет дома, ввязался у себя в университете в какую-то политику, хорошо хоть тебе, мальчик мой, ничего подобного не грозит! Хотят, по его словам, мир переменить, можешь в такое поверить? Твой дядя говорит, они даже себе носки поменять не умеют, а туда же, правительство свергать! Ты уж, пожалуйста, не упоминай Чато в присутствии Грегорио, то есть вообще о нем ни звука, ведь, по правде, он его сам излома выгнал, велел перестать заниматься глупостями, а тот не послушался. — Тетя говорила и одновременно разогревала на плите мачаку с овощами и фасолью, поставила перед ним сыр, пшеничные тортильяс, налила кока-колы. Давиду есть не хотелось, его усталое тело ломило от боли, в голове царила полная неразбериха. На ум то и дело возвращались события прошедшего вечера: падающее тело Рохелио Кастро, изумленные лица людей, испуганная Карлота Амалия, но самое тревожное — непонятный внутренний голос.

— Мама как себя чувствует? — спросила тетя, неудовлетворенная скупыми ответами Давида.

— Хорошо.

— А сестры — здоровы, все четыре? — Да.

— А папа?

По правде сказать, Давид очень переживал за отца. До сих пор у того были неплохие отношения с доном Педро Кастро, но смерть Рохелио меняла все, и Давид даже представить себе не мог, что там сейчас с ним происходит.

— У папы все хорошо, работает.

— А ты почему решил в батраки податься, другим позавидовал?

— Да нет, не то чтобы… — Привлеченный голосами, в кухню вошел дядя Грегорио в футболке и шортах, с чисто выбритым лицом.

— Здорово, каброн ты этакий! Как же ты прокрался, что я даже не услышал? Ты один приехал?

— Да.

— А что же твой отец, старый прохвост?

— А-а… он велел передать вам привет!

— У него уже прошел приступ голубизны? — И сам же ответил: — Впрочем, это не насморк, так просто не излечивается!

— Хватит тебе сквернословить, — перебила его жена. — Давид уезжает батрачить.

— Батрачить? Что за дерьмо, племяш, и ты туда же! Не забывай, жадность — смертный грех! Правда в том, что эти ненасытные гринго все тянут к себе: помидоры, баклажаны, чили, огурцы, креветки и даже вас, охламонов! — Дядя налил себе воды из холодильника. — А ты зачем едешь, вам что, денег не хватает?

— Да.

— Старый, ты хочешь есть?

— Ничуточки! Скажи своему педику папаше, чтобы не посылал тебя на ту сторону, а начал торговать на лесопилке пирожками или выращивать марихуану — вы же, черт возьми, в «золотом треугольнике» живете, так или не так?

— Да, вообще-то… — пробормотал Давид.

— Бейсбол закончился? — поспешила тетя сменить тему, не желая, чтобы в голову племянника заронились ненужные мысли.

— Только что, — ответил Грегорио.

— Кто победил?

— Как это — «кто победил», старая? Руки коротки у этих слабаков «Гигантов»!

— Руки коротки?

— Нуда, чтобы подрачить себе…

— Грегорио, прошу тебя! — Тетя повернулась к Давиду: — Твой дядя — янки до мозга костей, только краснокожий!

В эту минуту перед домом заскрипели тормоза двух джипов, раздались громкие крики и топот ног.

— Пречистая Дева Мария! — В кухню ворвался целый отряд полицейских, наставив на присутствующих карабины и огромные пистолеты сорок пятого калибра.

— Всем встать лицом к стене, и чтоб без звука у меня! — рявкнул начальник, толстяк, не помещающийся в собственном мундире, с усами, как у Педро Армендариса. — Обыскать дом самым тщательным образом! — приказал он своим подчиненным.

— Что происходит? — спросил Грегорио.

— Молчать, если не хотите неприятностей! — Пятеро полицейских с угрюмыми лицами держали их на мушке. Грегорио был далек от политики, на выборах всегда голосовал за правящую Институционно-революционную партию, и хоть не без греха — сквернослов и прочее, — тем не менее каждое воскресенье ходил в церковь и честно зарабатывал на жизнь, торгуя спорттоварами в собственном магазине «Депортес Бейб Рут», а потому стоял на своем:

— Объясните, пожалуйста, в чем дело?