Любовник Госпожи (СИ)

Он треснул кулаком по стене и устремился куда-то за угол. Вероятно, опять не хотел, чтобы она видела его слёз и жалела. Ира кисло смотрела вслед, не представляя скольких усилий ему стоило молчание, чтобы её не потерять. Вся эта история с Антошиным, с Карповым оставила в его душе слишком горестный и трудноизлечимый след. И всякий раз, видя страшный отблеск, Ире становилось больно, казалось, как-то нечестно и несправедливо, когда ломается сильный и близкий человек, а ничего не остается сделать.

− Что же ты наговариваешь на себя, глупый… – мягко произнесла она, − это же я тебя тогда оттолкнула, практически подарила ей, остальным… Второй такой ошибки я не допущу. Обещаю.

Ира посмотрела на дверь палаты и твердо решила, что Кате не заполучить Пашу, ни терроризируя внезапным ребенком, ни используя такие, выводящие из равновесия, отвратительные методы. Ни с тем противником эта наивная дурочка связалась.

========== Часть 23 ==========

Катя пришла в себя к закату. Паша не помнил точного времени. Никакой сидел с ней в палате, выслушивая, что никто его не звал, незачем было их с ребёнком вытаскивать с того света, а потом извинялся, говорил, что погорячился, обещал её не бросать. Держал за руку, целовал ладошку и как-то вышел из палаты.

Рома донимал в отделе, не заболел ли друг опять часом, а то выглядит как-то странно, бледно, отрешенно. Паша отмахнулся. За прошедшую ночь не сомкнул глаз, а за день ничего и не съел. Обессилев, опустился на диван в кабинете и, отвернувшись к спинке, ушёл от всего мира в тёмный мрачный сон.

Кто-то потряс за плечо.

− Ткачёв, блин! Алё, гараж! – снова потряс. − Ткачёв, ну ты же на дежурстве, ё-мое! Тебя ждут.

− А? Чё?

Паша, разомкнув веки, повернулся, отметил темноту за окном. Вероятно, стояла ночь.

− На вызов пора, разбой, что! – проговорил дежурный. – Ноги в руки и… Ух ты, а ты какой предусмотрительный, а.

Паша, зевая, приподнялся и протёр глаза, посмотрел в сторону, пытаясь понять, что там привлекло внимание Олега. В стороне, на столе, находился продолговатый прозрачный контейнер. В нём лежал бутерброд. Такой, как Паша любил: широкий, с колбасой, с сыром, с помидорами и зеленью. Желудок, проигнорировав погруженный в тяжёлые мысли разум, завёл горькую песню.

Олег завистливо облизнулся и быстро опомнился:

− Ткачёв, ну тебя люди ждут вообще-то!

− Да иду-иду! – пробурчал Паша.

Задержал на мгновение на контейнере кислый взгляд и после вышел из кабинета.

*

Ядовитый голосок несколько раз просыпался внутри, твердя: «Не рушь семью, у них будет ребёнок». Второй, властный, возражал: «Нечего там рушить, в этой семье он сопьётся или застрелится, эта дура доведёт». Первый не унимался: «Стерпится. Ты, признайся, для своей выгоды стараешься». Второй, наступив на мораль, грозно сказал, как отрезал: «Да, я его люблю, а он меня, и мы не в сказке, чтобы быть ″хорошенькими″». На том споры утихли.

Новость Ира услышала, но к Кате в первый день не пошла, дала девушке время «очухаться», а себе – поразмыслить. Грустно смотрела вечером в кабинете на Пашу, спящего на диване, но не стала тревожить, оставила контейнер и ушла. Думала, что если он будет тонуть, то опять пойдёт ко дну в одиночку. Такой сильный, надёжный в каких-то жизненных вопросах и такой слабый, беззащитный в сердечных, в других.

В ней проснулась то ли опытная следачка, то ли любопытная барышня, но Ира уже поговорила с парой коллег, незаметно выведав интересующие сведения, потрясла между делом сборщицу слухов подругу Лену, встретилась даже с матерью Кати. Некрасиво, но хотела много знать о сопернице. Глупо, но хотела себя оправдать. Тщеславно, но хотела начать разговор, чтобы выйти из него победителем, а не просто той, кто жестоко поставит ультиматум. А может и просто хотела смотреть в глаза близкого человека и не чувствовать себя виновато. В итоге узнала несколько больше, чем предполагала.

− …да что вы говорите. Какая трогательная печальная история.

Ирина стояла возле подъезда дома и набирала знакомый номер. Просила Рому, чтобы пробил адрес и прислал сообщением. Затем заскочила в ближайшее заведение и решила отпить кофе. Снова прокручивала в голове недавнюю беседу, так и зацепилось, резало слух противное слово «романтичный». Да, думала она, Паша у неё совершенно не романтичный парень. Не бегает за ней хвостиком, не хлопает при удобном случае по попе, не произносит ласковых слов «ты моя глупенькая», «моя маленькая», «золотая моя», не склоняет имя до милых Ирочка, Иришка, Ирусик, не дарит цветочков на бумажке или живых, конфеток, не садится нагло на стол, чтобы удивить какой-нибудь историей. За Пашу говорят его поступки и глаза, в которых всё предельно ясно написано.

Сообщение оторвало от мыслей, от остывающего кофе. Ира прочитала, набрала другой знакомый номер.

− Карпов, слушай, пришли-ка мне своего Воронова на один адрес…

− О как, а что, сладкой парочки Савицкого и Ткачёва стало мало?

− Стас, кончай паясничать, мне Воронов нужен, вернее его страшно настроенная рожа.

− Ириш, ты меня пугаешь… Дима, он конечно тоже из пернатых, но птица другого полёта, если ты понимаешь.