Любовник леди Чаттерли

Но он был явно раздосадован появлением почтальона.

— Эти чертовы велосипедисты. Застанут врасплох — глазом не успеешь моргнуть. Надеюсь, он ничего подозрительного не заметил.

— А что тут можно заметить?.

— Скорее вставай и одевайся. А я пойду схожу на разведку.

Конни посмотрела, как он идет по проселку с ружьем и собакой. Потом спустилась вниз, умылась; когда он вернулся, она была совсем готова, успела сложить в шелковую сумочку кое-какую мелочь.

Он запер дверь, и они пошли, но не проселком, а через лес. Из осторожности.

— Ты не думаешь, что человек годы живет ради одной такой ночи? — сказала ему Конни.

— Но об этих-то годах приходится думать, — резко возразил он.

Они шагали по заросшей травой стежке, он впереди, она сзади, храня молчание.

— Но мы, ведь будем жить вместе, одной жизнью? — не унималась Конни.

— Будем, — ответил он, не оборачиваясь. — Когда придет срок. А пока ты едешь одна в Венецию или еще куда-то там!

Она шла за ним молча, сердце у нее ныло. Еще несколько минут, и она правда уедет.

Наконец он остановился.

— Я сверну сюда, — сказал он, махнув рукой вправо, — а ты подожди здесь.

Конни бросилась к нему, обняла за шею и прижалась всем телом.

— Ты не разлюбишь меня? — прошептала она. — Мне было так хорошо этой ночью. Пожалуйста, побереги для меня свою нежность.

Он поцеловал ее, прижал на миг. Вздохнул, снова поцеловал.

— Пойду посмотрю, подъехал ли автомобиль.

Он пошел прямо через заросли папоротника и ежевики, оставляя за собой в траве след. Минуты через две-три он вернулся.

— Машины еще нет, — сказал он. — А на дороге я заметил телегу булочника.

Вид у него был озабоченный и даже чуть встревоженный.

— Тихо!

Они ясно услышали гудок автомобиля, едущего по мосту.

Она двинулась через папоротники по его следу, чувствуя в душе похоронную тоску, и скоро подошла к высокой зеленой изгороди из тесно растущих падубов. Егерь немного отстал.

— Иди сюда! Здесь можно пройти, — сказал он, показывая на узкий проем в кустарнике.

Конни посмотрела на него глазами, полными слез. Он поцеловал ее и подтолкнул вперед. Она продралась через кустарник, ничего не видя перед собой, потом перескочила через забор, оступилась, попав ногой в небольшую канавку, и вышла на проселок. Хильда как раз в эту минуту раздраженно выходила из машины.

— Ах, ты уже здесь, — сказала она. — А где он?

— Остался там.

Садясь в машину со своей маленькой сумочкой, Конни обливалась слезами. Хильда протянула ей автомобильный шлем с темными очками.

— Надевай, — сказала она.

Конни надела шлем, натянула длинное дорожное пальто и села — очкастое, марсианское, неузнаваемое существо. Хильда с суровым, деловым видом включила газ, и машина покатила. Подпрыгивая на Неровностях, выехали на дорогу и — прощай, Рагби! Констанция обернулась, но дорога была пустая. Вперед! Вперед! Слезы катились по ее щекам. Расставание произошло так внезапно, так наспех.

— Слава Богу, ты на какое-то время оторвешься от него, — сказала Хильда, сворачивая в объезд Кроссхилла.

17

— Понимаешь, Хильда, — начала Конни разговор после обеда, когда они подъезжали к Лондону, — ты никогда не знала ни настоящей нежности, ни настоящей страсти; а если бы ты когда-нибудь испытала это, ты бы сейчас рассуждала иначе.

— Ради всего святого, перестань хвастаться своим эротическим опытом, — ответила Хильда. — Я еще ни разу не встречала мужчину, который был бы способен на близкую дружбу с женщиной, был бы способен безраздельно отдать ей всего себя. Меня не прельщает их эгоистическая нежность и похоть. Я никогда не соглашусь быть для них игрушкой в постели, их chair a plaisir[24]. Я хотела полной близости и не получила ее.

Конни задумалась над словами сестры. Полная близость. По-видимому, это значит — полная откровенность с твоей стороны и полная откровенность со стороны мужчины. Но ведь это такая скука. И все эти убийственные копания друг в друге. Какая-то болезнь.

— Мне кажется, ты слишком рассудочна в отношениях с мужчинами, — сказала она сестре.

— Возможно, зато натура у меня не рабская, — возразила Хильда.

— А может, в каком-то смысле и рабская. Ты — раба собственного представления о себе.

После этой неслыханной дерзости Хильда какое-то время вела машину молча. Что стала себе позволять эта паршивка Конни!

— По крайней мере, я раба своего представления о себе, а не мужниной прислуги, — мстительно сказала она. Ее раздражение вылилось в откровенную грубость.

— Ты несправедлива, — тихо ответила Конни.

Прежде она всегда и во всем подчинялась старшей сестре. И вот теперь, хотя душа у нее исходила слезами, в ней росло радостное чувство освобождения. Да, для нее начиналась новая жизнь, в которой не будет места этому проклятию — женскому тиранству. Как все-таки злы и несносны бывают женщины!

Констанция рада была пожить с отцом. Она всегда была его любимицей. Они с Хильдой остановились в маленькой гостинице недалеко от Пэлл-Мэлла. Сэр Малькольм — в своем клубе. Но вечером он вывез их в оперу, и они прекрасно провели время.