Любовник леди Софии

К стыду Софии, она начала предаваться ужасным фантазиям о нем. Однажды ночью ей приснилось, будто они с Россом вместе лежат в постели обнявшись. Она тотчас проснулась на влажных от пота простынях, сердце бешено колотилось в груди. Ее тотчас пронзило неведомое ей прежде наслаждение. Она представила себе, что это к ней прикасается Росс, его губы играют с ее сосками, а пальцы искусно ласкают ее между ног. Покрывшись испариной от стыда и раскаяния, она начала ласкать себя, обнаружив при этом, что чем дальше она возбуждает себя, тем острее становится наслаждение, пока, достигнув вершины, оно не взорвалось горячими волнами, прокатившимися по всему ее телу, а с губ не сорвался сладостный стон.

Перевернувшись на живот, София лежала обессиленная и растерянная. Вскоре волны, сотрясавшие все ее существо, стихли, зато тело словно потяжелело и приятно обмякло. София мучилась вопросом, сумеет ли она утром посмотреть Россу в глаза. Ни разу в жизни ей еще не довелось испытать чего-либо подобного — эту всепоглощающую страсть, которая напугала ее своей силой и остротой.

В придачу к тому, что ее физически влекло к Россу, София поймала себя на том, что он все больше и больше нравится ей как человек. А мелкие странности его характера приводили ее в восторг. Например, стоило ему столкнуться с какой-нибудь неприятной проблемой, как он, вместо того чтобы переложить ее решение на кого-то другого, брался решать ее сам, и притом с потрясающей энергией. Долг для него был превыше всего на свете. И случись ему ради исполнения долга облачиться во власяницу, София была уверена, что он сделал бы это без малейших колебаний.

Ее слегка забавляло то, что, хотя Росс никогда не лгал, он тем не менее был склонен облекать правду в удобные для него одежды. Например, он если и повышал голос, то не потому, что кричал на кого-то, а просто для «большей убедительности». Он ни за что бы не признался в том, что порой бывает упрям, — скорее, «тверд в своем мнении». Он не подавлял инициативу других, а просто сам привык «действовать решительно и со всей ответственностью». София от души хохотала над подобной самонадеянностью и вскоре, к своему величайшему удовлетворению, заметила, что он не знает, как реагировать на этот ее смех. Ведь главный судья сэр Росс Кэннон не привык к тому, чтобы над его персоной кто-то подшучивал, и София почувствовала, что в душе ему даже нравится, когда она поддразнивает его.

Как-то раз вечером они вели спокойную, приятную беседу, и София поделилась с Россом кое-какими воспоминаниям ми детства. Она рассказала ему о том, как ей нравилось трогать отцовские бакенбарды, когда он наклонялся к ней, чтобы пожелать спокойной ночи, рассказала о семейных пикниках, о том, какие книжки читала ей перед сном мать. Поведала она и о том, как однажды они с братом налили воды матери в пудру, как играли с получившейся смесью и как потом в наказание за эту шалость их отправили спать без ужина.

Россу удалось добиться от нее и других признаний, хотя София поначалу не была склонна рассказывать ему все. Она даже толком не поняла, как он сумел это сделать. Но поздно, она поймала себя на том, что уже рассказывает ему, как им с братом жилось после смерти родителей, как они с ним совершенно отбились от рук, живя в деревне.

— Мы были сущие исчадия ада, настоящие дьяволята. — Она сидела в кресле, подтянув колени под подбородок и обхватив их руками. — Какие только прегрешения за нами не водились. Мы воровали в лавках, залезали в чужие дома, крали… — Она умолкла и потерла лоб, словно пыталась облегчить внезапную боль.

— И что же вы крали?

— В основном еду. Мы постоянно были голодны. Семьи, в которых мы жили, были небогаты, им самим едва хватало на жизнь. Когда же наше поведение стало совершенно невыносимым, они от нас отреклись, — с грустью произнесла София и еще крепче обхватила колени. — Виновата во всем, конечно, я. Джон был слишком мал и плохо понимал, что делал. Я же была достаточно взрослой, чтобы отдавать себе отчет в собственных действиях. Я должна была наставлять его, что дурно, а что хорошо, должна была заниматься его воспитанием…

— Но ведь вы сами были ребенком, — заговорил Росс, тщательно подбирая слова, словно понимал, что одно неверное слово, и она сломается под тяжестью своей вины. — И вы ни в чем не виноваты.

София грустно улыбнулась в ответ, отвергая его попытку утешить ее.

— София, — негромко произнес Росс, — а как погиб ваш брат?

Услышав этот вопрос, она вся напряглась, словно борясь с искушением рассказать ему правду. Ей казалось, будто его низкий, грудной голос бередит в душе незаживающую рану. И стоит только поддаться соблазну и излить ему все, что накопилось за эти годы в душе, как он тотчас начнет презирать ее, более того, непременно накажет, а ей никогда не пережить Унижения.

Вместо того чтобы прямо ответить ему, она нервно рассмеялась и под каким-то предлогом вышла из комнаты.