Но его слова, по-видимому, не убедили Диану. Она с сомнением покачала головой.
— Ну, хорошо, — вздохнул Генри. — Ты перестанешь волноваться, если я признаюсь, что эта лошадь досталась мне почти даром.
— Как так?
— Смотри на нее, как на подарок к нашей свадьбе.
Глава 20
«Я не особенный любитель писать письма, но твоя матушка заявила, что не может спать спокойно, пока я кое-что не растолкую тебе. Она полагает, что я должен поделиться с тобой кое-какими секретами семейной жизни и семейной мудрости. Я не умнее и не глупее других людей, но если ей так хочется, то придется мне рассказать об этом, а тебе выслушать меня. Вот мой самый главный совет. Относитесь друг к другу как можно внимательнее. Каждый день находи время выслушать ее, поговорить и пошутить. Поверь мне, ссор невозможно избежать, однако не ссорьтесь по пустякам, а только из-за того, что действительно является важным. Прав ты или не прав, всегда попроси прошения, а еще лучше, прежде чем говорить что-либо в сердцах, пойди прогуляйся, чтобы потом не сожалеть о сказанном. В постель не стоит ложиться разозленным, но если так получилось, то лучше спать вместе в одной постели».
Семейная жизнь пришлась Генри по душе. Он и Диана быстро нашли общий язык и устроили свою совместную жизнь так, что она подходила им обоим как нельзя лучше. Генри просыпался рано, когда горничная приносила к ним в спальню таз с горячей водой. Но пока он пытался разбудить Диану, шепча ей ласковые слова, вода становилась теплой. Он быстро понял, что Диана не относится к жаворонкам. Однако он считал, лучше иметь жену-соню, чем сварливую мегеру, и был совершенно прав. Когда она просыпалась, на ее полусонном лице появлялась глупая улыбка, которая вызывала у него ответную улыбку, не менее, если не более глупую.
Потом они с Дианой завтракали. После завтрака Генри шел на конезавод, где и проводил время в делах и заботах до полудня. Он отвечал на письма, подводил счета, короче говоря, занимался делами. Нельзя сказать, что эта бумажная работа доставлял ему удовольствие, во всяком случае, это удовольствие не шло ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое приносила ему непосредственная работа с лошадьми, деловые разговоры с Кингсли и обсуждение с ним планов на будущее.
Более того, эта ежедневная работа хоть и требовавшая от него усилий, но приносившая столько удовольствия, ясно говорила, что он не ошибся в своем выборе. Раньше он просто прожигал жизнь, пытаясь получить от нее как можно больше наслаждений. Теперь же его жизнь стала осмысленной, в ней появилась цель. Более того, ему приходилось думать и заботиться не только о себе, но и о других людях: конюхах, о прислуге и самое главное о Диане. Необходимо было сделать конезавод успешным предприятием ради блага людей, кто связал свою жизнь с его жизнью, и Генри стремился быть успешным.
Ноша взятой им ответственности не столько тяготила его, сколько радовала. Он шел по правильному пути, который вел к процветанию предприятия, от которого зависело благополучие его семьи. Генри всегда считал, что ему везет, но никогда прежде он так не радовался жизни, как сейчас.
Кто-нибудь другой на его месте переживал бы, не слишком ли благоволит ему переменчивая фортуна, не подстерегают ли его какие-нибудь тяжелые жизненные превратности. Но Генри не забивал себе голову подобными мрачными мыслями. Если не считать мелких неприятностей, а у кого их не бывает, его жизнь катилась, словно по наезженной колее. Вот почему первая семейная ссора стала для Генри потрясением, настоящим шоком.
Не прошло и месяца после их свадьбы, как однажды во время обеда он объявил жене, что ему надо съездить в Лондон по делам.
— Сегодня мне по почте пришло письмо от одного из моих инвесторов. Он настаивает на встрече. Встречу можно было бы отложить, но так совпало, что мне надо посетить ярмарку в «Таттерсоллзе». Так что я сразу убью двух зайцев. Кроме того, у меня еще кое-какие дела в Ньюмаркете, приближаются скачки, так что их больше нельзя откладывать. Поездка займет неделю, максимум десять дней.
— А когда распродажа в «Таттерсоллзе»? — Диана машинально разрезала фрикасе из цыпленка на мелкие кусочки, затем покатала горошек по тарелке.
Блюдо перед Дианой было почти полным. В отличие от нее Генри мгновенно уничтожил свою гору еды. Шутить на тему ее плохого аппетита Генри не стал, уж больно щекотливой была причина. Как призналась Диана, ей в последние дни нездоровилось из-за месячных. «Черт бы побрал эти месячные», — выругался Генри, у которого была своя причина недолюбливать их. Он хотел послать за врачом, но жена оскорбилась до глубины души и пригрозила ему карой свыше. Потом, когда Диана немного отошла, она заявила буквально следующее: то, что предназначено для ее мужа, не должен видеть ни один другой мужчина, даже врач.