Любовник поневоле

Ну конечно, ему надо было разрушить мой сладкий сон, мою мечту, напомнив, как он любит свою корову. И я вынуждена была обещать ему все, лишь бы он замолчал, лишь бы любил меня в остальные дни и ночи. Надо отдать ему должное — Пашка больше ни разу не заговорил об этом — наоборот, он был внимателен, щедр, заботлив, старался доставить мне как можно больше удовольствия. Будто извинялся за то, что ему все эти блага доступны, а мне нет. Со стороны мы, несомненно, производили впечатление счастливой пары. Но, Боже мой, каким холодом веяло от него при этом!

Только в последний день он заметно оживился. Вначале меня это вдохновило, а потом я поняла: дура, он же радовался тому, что скоро все это кончится! Последняя наша ночь не стала тем апофеозом любви и страсти, как я себе нафантазировала. Павел был просто дежурным любовником, не более того. И уже окончательно ушел от меня, когда мы сели в самолет, взявший курс в мою постылую жизнь. Честно говоря, я тогда горько пожалела, что все, что я наговорила ему…

6

Ирина Ростовцева мечтала иметь детей — мечтала страстно, все последние четыре года, с тех пор, как они решили, что пора наконец завести ребенка. Но через несколько месяцев выяснилось, что это не так-то просто. То, что другим давалось легко и естественно, для них с Павлом превратилось в неразрешимую проблему. Диагноз врачей был суров: Ира не может иметь детей, и никакие операции и лекарства ей не помогут. Они не смирились с этим приговором, поехали за границу, но в Германии ей повторили диагноз — не поможет ничего, даже искусственное оплодотворение. Она вернулась потрясенная — Павел, который вынужден был улететь в Москву на пару дней раньше, встревожился, увидев жену в каком-то странном, отрешенном состоянии.

С тех пор она почти не говорила об этом. Не говорила ни с кем и решительно пресекала попытки со стороны кого бы то ни было — Павла, матери, Аси — начать обсуждение проблемы заново. Она страдала молча, но близкие видели, как ей трудно, и старались тоже молчать — ребенок был запретной темой, и каждый раз, когда общий разговор или даже фильм по телевизору касался в той или иной форме детей, все старались оградить Иру от лишней боли. Как-то раз Павел пришел домой, держа что-то на груди, под курткой. Ира чуть слышно ахнула, увидев совершенно очаровательного котенка ослепительно белого цвета — он был совсем махонький, пара недель от роду. Она тут же схватила малыша, прижала к себе, послала мужа в магазин за молоком, «Вискасом» и кошачьими туалетными принадлежностями.

Весь вечер она возилась с котенком, кормя и лаская, пока он не уснул. А утром молча собрала все купленное и отвезла малыша к матери — без каких-либо объяснений.

Со временем она, казалось, успокоилась. Работала много, настроение было замечательным, жизнь наладилась, но родные догадывались, что боль не исчезла — она лишь притупилась, точнее, затаилась в ожидании решения. Вначале Ирина просто запретила себе думать о ребенке — ну, не дал ей Господь такого счастья, значит, не суждено. Но очень быстро поняла, что от проблемы не уйти — страдания были порой просто невыносимы. Она ловила себя на том, как жадно всматривается в чужих детей, как страстно обнимает и целует детей подруг или родственников. Это становилось уже патологией, и она понимала серьезность своего положения. Понимала и то, что никто, кроме нее, даже Павел, не сможет решить проблему. И она решилась — впервые за последнее время позволила себе всерьез и спокойно подумать об этом. Без истерики, без надрыва уговаривала себя: сотни, тысячи людей имеют ту же проблему и нормально решают ее. Значит, и она может. Но как? Именно поэтому она пошла к Тишковым — ей надо было встретиться с Наташей.