Любовник тетушки Маргарет

Мы устроились в моем садике величиной с почтовую марку, но по-весеннему прелестном. Я отвела Колину большое парусиновое кресло, в каких обычно сидят во время съемок режиссеры, – чтобы мужчина чувствовал свое превосходство. Было около шести, тепло, лучи заходящего солнца играли на нескольких розовых азалиях и единственной воздушно-белой спирее. Все очень по-женски, подумала я и приготовилась вести себя исключительно женственно. Колин всегда утверждал, что этого мне недостает. «Режиссерское» кресло было установлено между кустом жимолости, который щедро благоухал, напоенный дневным теплом, и букетом высоких золотистых лилий, добавлявших свой опьяняющий аромат густой вечерней атмосфере. Слегка надушившись «Хлоей» и настроившись трепетать ресницами, я устроилась в кресле поменьше, чтобы смотреть на Колина снизу вверх, и протянула ему бокал самого дьявольского коктейля с мартини, какой только сумела смешать. Несмотря на неземной голос миссис Мортимер, нашептывавший мне в ухо: «Осторожно взболтай вермут в бутылке и аккуратно влей его в джин», у меня никогда не получалось нужной пропорции. Вот и сейчас: стоило Колину сделать глоток, как он чуть не взорвался.

– Господи Иисусе, – сказал он не без восхищения, – ты когда-нибудь слышала, что в джин можно добавлять вермут?

Мои ресницы затрепетали.

Он сделал еще глоток, изобразил гримасу на грани одобрения и внимательно посмотрел на меня.

Я улыбнулась улыбкой, призванной продемонстрировать всю глубину моего дружеского интереса.

– Тебе что-то от меня нужно, – догадался он.

– Просто сто лет тебя не видела. – Я кокетливо повела плечами. – Хотела узнать, как прошел отпуск.

– Отпуск прошел прекрасно. В самом деле, замечательно. – В его наполнившемся воспоминаниями взгляде промелькнул намек на распутство. При иных обстоятельствах я бы дала ему пинка.

– Отлично. Хорошее место?

– Да, вполне. – Он отпил еще. По лукавому выражению лица можно было понять, что он и сам ожидает пинка. – Правда, мы не так уж много гуляли…

– Ах, вон оно что, – сказала я. – Значит, в отеле оказалось много бельевых шкафов?

Колин, приложившийся в этот момент к бокалу, поперхнулся, не то фыркнув, не то хохотнув, и постучал себя в грудь. На глазах выступили слезы. Откашлявшись, он спросил:

– Ну, а ты что поделывала?

Я сумела сохранить невозмутимую улыбку, изображая все ту же глубокую заинтересованность и дружелюбие. Потом, когда все закончится, я не премину сообщить ему, насколько близок он был к пинку, – слишком уж ненавистен мне с детства этот вопрос: отец неизменно задавал его, возвращаясь с работы. Мне было тогда всего одиннадцать…

– Что я поделывала? – повторила я, постукивая бокалом по зубам. – Да ничего особенного.

– Но дома не сидела.

– Откуда ты знаешь? – Я даже забыла, что надо трепетать ресницами.

– Совсем не сидела.

– Ну что ты! – небрежно возразила я. – Не так уж часто я выходила из дома.

– И где же ты бывала?

– Да так – там, здесь…

– Здесь – очень редко.

– Колин, в чем дело? Соседский надзор?

– Вот-вот, и вопросы мои тебя раздражают.

– Вовсе нет.

– Значит, нашла себе любовника?

Не сразу вспомнив о прошлом разговоре во время обеда, я подумала, что он каким-то образом узнал про объявления. Хотя какая-то частичка меня тут же захотела во всем признаться, в целом перевешивало желание промолчать. Любовь, согласно расхожей мудрости, вечна, не так ли? Когда речь идет о браке – читай: о любви, – надежда одерживает верх над опытом. Здесь развешивание объявлений и назначение крайних сроков принято считать неуместным. Единственное же, чего хотела я, так это превратить любовное приключение в отпуск. Заранее зарезервировать билет, провести на отдыхе ровно столько времени, сколько наметила, получить как можно больше удовольствия и вернуться в хорошем настроении. Но по мере того как я наблюдала за Колином, уверенность моя улетучивалась. Если он узнает, чем я занималась, мне до конца жизни не избавиться от насмешек.

Склонив голову, он выжидательно наблюдал за мной. Становилось сыро, меня начал пробирать озноб. Я разлила по бокалам остатки «ракетного топлива» и постаралась вернуть себе спокойствие и льстивую женственность. Этот человек был мне нужен – вернее, нужен был его адрес. Я мысленно представила себе Колина в образе хомяка и настроилась на великодушное всепрощение. Благодаря мартини соблазнительная хрипотца шуршала у меня в горле. По крайней мере я надеялась, что голос звучит соблазнительно.

Он по-прежнему ждал моих откровений, белки глаз у него чуточку порозовели.

– Ну, признавайся, заарканила кого-то? – спросил он наконец, явно предвкушая экзекуцию.

Но я не собиралась подвергаться экзекуции. Нужно было элегантно пригладить волосы и ответить ему с умудренным спокойствием. Вместо этого я почему-то стала оправдываться с негодованием викторианской девственницы:

– Да ничего подобного!

– Не волнуйся ты так. Я просто поинтересовался. Думал, ты уже преуспела. – Он выглядел отвратительно самодовольным. – А ты все еще раскачиваешься.