Любовники

А когда подобное воспитание в мужчине отсутствует… Да если бы его не существовало, она, скорее всего, укрылась бы в монастыре.

— Похоже, я вас шокировал, — проговорил он. — Но разве вы не считаете, что сказанное мной по крайней мере честно?

Она посмотрела на него с явным недоверием и подозрением.

— Не понимаю, о чем вы.

— Разве вы не получили удовольствия от того, что вы называете моей безнравственностью?

— Чтобы я получила от этого удовольствие? — возмутилась Джасинта. — Да как я могу радоваться подобным вещам?

— Неужели не каждому хочется быть безнравственным и порочным?

— Во всяком случае — не мне, — отрезала Джасинта. — Вероятно, я была такой, но мне никогда не хотелось этого.

Он рассмеялся и, вновь засунув руки в карманы брюк, посмотрел на нее с явным удовольствием и даже с некоторым любопытством.

— А по-моему, вам хотелось быть безнравственной… И даже больше, чем хотелось Дугласа.

— О! Да что за ужасная мысль! Я же любила Дугласа!

— Я в этом не сомневаюсь, как вы сами изволите убедиться. Однако вам хотелось стать выше того времени, в которое вы жили. То же самое произошло с каждым из вас. Вы все, кто попал сюда, — бунтари. Ну разумеется, по сравнению со мной — ничтожные. Я пришел к такому выводу, когда стал думать о своем мятеже. — Он пожал плечами. — И все же, полагаю, это лучше, чем не бунтовать вовсе. — Сейчас он улыбался ей и глаза его выражали беспредельную нежность. — А вам известно, что у вас восхитительный рот? — задумчиво проговорил он. — Это очень важно для такого низкого подонка, как я.

У Джасинты перехватило дыхание, и… по-прежнему не сходя с места, она посмотрела на него каким-то беспомощно-детским восхищенным взглядом; ее пальцы переплелись друг с другом, такое сильное возникло напряжение… Было страшно упасть, поскольку теперь ей казалось, что огромная зала закружилась, а вместе с ней — и она сама, словно марионетка на веревочке. Наконец немного придя в себя, Джасинта вздохнула и опустила ресницы.

— Благодарю вас, — прошептала она, быстро подняв глаза и увидев его веселую улыбку. Он ласково похлопал ее по руке.

— Вы ведь маленькая девочка, верно? Я изумляюсь тому, как викторианки рожают детей, оставаясь при этом девственницами. Наверное, это естественно, когда удовольствие ради удовольствия рассматривается как грех.

— Вовсе не так, — резко возразила Джасинта. — Это — результат удовольствия ради удовольствия. — Его улыбка, сопровождаемая похлопыванием по руке, и последнее замечание были восприняты ею как очередное унижение. — Ну разумеется, о вас тут и речи быть не может, — добавила она презрительно.

— Когда вы заводили себе любовника, неужели вы искали удовольствие ради удовольствия? — осведомился он.

— Но у меня уже были двое детей!

— Ах да, вспоминаю. Значит, то, что вы делали, правильно и благочестиво? И выходит, наличие детей дает право на подобные поступки, что и произошло в вашем случае?

— Нет, нет, никакого права у меня не было! Я подразумевала совсем не это. Я хотела сказать, что… В конце концов, я выполнила свой долг! Я была хорошей женой и… О! Не знаю почему, но с мужем я не испытывала того возбуждения, которое познала с Дугласом!

— Безусловно. Поскольку с Дугласом вы чувствовали себя виноватой.

— Да, — согласилась Джасинта, понурив голову. — Я всегда чувствовала себя виноватой. Я чувствовала себя безнравственной, порочной, греховной и… — Она быстро подняла голову, и в ее глазах заблестели лукавые искорки. — И это было восхитительно!

Оба рассмеялись над этим ее признанием, и впервые за все время она почувствовала, что между ними возникли теплые дружественные отношения. Она ощутила даже чувство некоторой благодарности. Ей стало необыкновенно покойно и приятно.

— Мой муж считал меня холодной от природы, — доверительно добавила она. — Разумеется, он полагал, что мне и следует быть таковой. — И эти ее слова еще больше рассмешили их.

— Наверное, у вас с ним была прекрасная жизнь. Кстати, не бывает женщин, холодных от природы. Женщина может быть холодной из-за сложившихся обстоятельств, но от природы — никогда. Это несовместимые понятия.

— О, вы так считаете? — прошептала Джасинта.

Она начала ощущать какое-то неистребимое и стремительно возрастающее возбуждение. Дыхание ее участилось; рот полуоткрылся в жадном предвкушении; руки она держала у груди, соединив ладони вместе. Безусловно, было что-то чудотворное и невероятное в том, как он стоял и разговаривал с ней, ибо сейчас манеры его были дружелюбны и легки; он совершенно не подшучивал над ней и не говорил со снисходительной усмешкой, будто с маленьким ребенком. Он рассказывал ей о множественности лжи, управляющей жизнью. Наверное, ей вовсе не следовало слушать подобные речи, но его рассказ казался таким восхитительно опьяняющим. Возможно, он и сам лгал. Однако ей это было неважно. В этот гипнотический миг она поверила бы в любое произнесенное им слово.