Любовники и лжецы. Книга 1

Этот провал в ее жизни постепенно начинал заполнять собой Джон Хоторн, и за это Мэри испытывала к нему невыразимую благодарность. Даже более жесткий, чем ее покойный муж, – хотя Ричард тоже умел быть твердым, – Джон Хоторн тем не менее обладал многими качествами, которые когда-то были присущи Ричарду. Он завоевывал сердца людей своим умением слушать. Те, кто его любил, считали, что именно в этом заключался источник его обаяния, те, кто его недолюбливал, утверждали, что именно этому качеству он обязан своими успехами. Кроме того, как выяснила за последние несколько лет Мэри, Джон Хоторн был добрым, щедрым и остроумным человеком. Он говорил без обиняков, он не опускался до лести и фальшивых утешений. Он давал прямые и честные советы, даже если в данном случае Мэри хотела бы слышать совсем другое, и впоследствии она всегда убеждалась, что советы его оказывались верными. Сдержанный человек, думала она теперь, умный человек, который за прошедший год постепенно завоевал ее сердце. Как ей повезло, что у нее есть такой друг! Какое счастье, что она может рассчитывать на его защиту и доверие!

– Ты хочешь сказать, что Джини знала этого человека раньше? – задумчиво спросил он.

– Более того. Все гораздо хуже. О Боже мой, Джон, что же мне делать! Если об этом узнает Сэм, он будет вне себя.

Джон, знавший в прошлом ее бывшего мужа, сухо улыбнулся.

– Да уж, на Сэма, когда он злится, стоит посмотреть. В таких случаях я посоветовал бы любому держаться от него подальше.

– О Джон, я не знаю, с чего начать. Джини даже не догадывается, что мне все известно. Все это было так ужасно! Сэм и этот парень, Ламартин, подрались. Подрались по-настоящему! У Сэма был подбит глаз и сломано ребро. А Джини – бедная Джини! – она была так несчастна на протяжении многих месяцев. Я была в ужасе, поскольку думала, что она беременна, но, слава Богу, я ошиблась. Я твердила себе, что она непременно доверится мне, но она не обмолвилась ни словом, вплоть до сегодняшнего дня. Вот как глубоко в ней все это сидит. А теперь этот проклятый француз появился вновь, и я знаю, что ее все еще тянет к нему. Я вижу это по ее лицу, Джон. Что же мне делать: промолчать или вмешаться? Должна ли я сообщить Сэму, что этот Ламартин появился снова? Когда-то он взял с меня такое обещание, но ведь с тех пор прошло уже двенадцать лет! Теперь это выглядит глупо. В конце концов Джини уже взрослая. Все мы бессильны и можем лишь давать ей советы. Я подумала, что, возможно, этот Ламартин даст задний ход, если в субботу вечером я ему что-нибудь скажу? Но это только в том случае, если он до сих пор испытывает к Джини какие-нибудь чувства, а мне лично кажется, что это не так.

Задохнувшись от волнения, Мэри умолкла и повернулась к собеседнику.

– Ты сам видишь, единственное, что меня заботит, это Джини. Она гораздо беззащитнее, чем кажется на первый взгляд. Я не выдержу, если ей вновь причинят боль. Тогда он сделал ей так больно, Джон, и совершенно очевидно, что ему было на нее плевать. Откуда берутся такие мужчины? Откуда?

– Не знаю, Мэри, – ответил Хоторн, подарив ей удивленный и преданный взгляд. – Я мог бы дать тебе лучший совет, если бы ты сбавила обороты и рассказала мне всю эту историю с самого начала. Мне на все понятно. Мы говорим о совращении или о любовном романе?

– Разумеется, о совращении, – возмутилась Мэри. – Все это происходило двенадцать лет назад. Джини тогда было всего пятнадцать.

Теперь удивление исчезло с лица Хоторна и оно стало серьезным. Он подался вперед и стал слушать, не пропуская ни единого слова. История в том виде, в каком ее излагала Мэри, оказалась длинной, но он ни разу не прервал ее.

– Это случилось тем ужасным летом, – начала Мэри. – Летом восемьдесят второго. Для меня это был страшный год, один из самых тяжелых. Сэма я не видела уже сто лет, он был в Бейруте…

Мэри продолжала рассказывать: о телефонном звонке от директрисы школы, где училась Джини, о необходимости общения с полицией, об облегчении, которое она испытала поздно ночью, года Джини позвонила ей из отеля «Ледуайен» и сообщила, где находится. Она поведала и о разговоре, состоявшемся той же ночью с Сэмом, который был уже слегка пьян – на уровне трех бурбонов, как определила Мэри. Сэм небрежно успокоил ее, сказав, что с Джини все будет в порядке и он не спустит с нее глаз, но волнение Мэри от этого не уменьшилось. Бейрут был опасным местом, а Сэм Хантер никогда в жизни не утруждал себя заботой о дочери.

– Прекрати паниковать, Мэри, – заявил ей Сэм. – Коли она уже здесь, то пусть поживет немного. Может быть, после этого у нее появится хоть капля здравого смысла. Представляешь, что она несет? Говорит, что хочет стать журналисткой. Господи Боже!

– Она говорит это уже на протяжении пяти лет, Сэм. Если бы ты в тех редких случаях, когда видишься с ней, хоть изредка слушал ее, то знал бы об этом.

– Послушай, Мэри, ведь мы говорим о ребенке! О шестнадцатилетней девчонке…

– Пятнадцатилетней, Сэм. Шестнадцать ей исполнится только через четыре недели.