– Все посылки отправил Макмаллен. Когда ты упомянула о них сегодня вечером, он всего лишь умело разыграл удивление. – Паскаль ненадолго замолк. – Ну ладно, Джини, я тоже не слишком верю во все это. Просто следует помнить, что если ты способен по-разному интерпретировать одни и те же события, это может уберечь тебя от скоропалительных выводов. Нет, я не думаю, что ко всему этому приложил руку Макмаллен. К тому же… когда он объяснил мотивы своих действий, я поверил ему. Этот парень мне по-настоящему понравился.
Джини отвернулась.
– Тогда и я едва не растаяла от него, во всяком случае, поверила его объяснениям. А вот раньше, в коттедже, когда мы сцепились с ним по поводу той вьетнамской истории, он мне совсем не понравился. Он был таким злым, ехидным, необъективным. Но я и сейчас настаиваю на том, что была права в том споре. Все эти фотографии, которые он выложил перед нами, как улики гроша ломаного не стоят…
– Но ведь ты не рассмотрела их как следует, – возразил Паскаль.
– Не рассмотрела, – согласилась Джини. – Но он явно не хотел меня подпускать. Вот я и подумала, что лучше мне туда не соваться, чтобы не мешать ему разговаривать с тобой. Да у меня и сейчас нет ни малейшего желания смотреть на них. – Помедлив, она не вытерпела и повернулась к нему. – Скажи, Паскаль, а эти фотографии – в самом деле серьезная улика?
– Сами по себе – нет, – ответил Паскаль. – Однако они во многом объясняют гнев и горечь его слов. Если допустить, что столь чудовищное убийство и в самом деле совершено, но никто не хочет ни выслушать тебя, ни заняться расследованием, если вокруг тебя неприступной стеной высятся бюрократия, коррупция и равнодушие, разве ты не была бы раздосадована точно так же? Бьюсь об заклад, была бы, и еще как!
Как обычно, он говорил тихо и спокойно, но в его словах Джини послышались легкие нотки осуждения. Потупившись, она вздохнула.
– Прекрасно. Не буду спорить, здесь ты прав. И все же признайся, Паскаль, вся эта история прозвучала как-то очень странно. Какая связь может быть между Макмалленом и теми событиями? Юноша из Оксфорда и вьетнамская деревушка… Вспомни, когда ты прямо спросил его об этой связи, о том, откуда он узнал о той женщине, он наотрез отказался отвечать.
– Он знал не о ней. Он лично знал ее. Между этими понятиями – большая разница. Ты видела его лицо, Джини?
– Видела, но не все время. В тот момент он как раз отвернулся.
– А я видел, – тихо сказал Паскаль. – Знаешь, Джини, меня трудно разжалобить такими вещами, но тут было нечто ужасное. Эта молодая девушка… Макмаллен не только знал, но и любил ее. Я понял это, стоило мне увидеть выражение его лица. Даже раньше, когда он только начал говорить, раскладывая эти снимки, было видно, что с ним творится что-то неладное. Он намеренно пытался отстраниться от всего этого, уйти в себя. – Паскаль замолчал. Он подошел к Джини, опустился на пол рядом и взял ее за руку.
– Послушай, Джини. Сейчас не имеет значения, является ли рассказанное им правдой или ложью. Главное – в том, что Макмаллен сам верит всему этому. Верит страстно, без оглядки. Точно так же, как верит в страдания Лиз от деспотизма Хоторна. Здесь работают эмоции, очень сильные эмоции. Любовь и ненависть, гнев и ревность.
– Жажда мести?
Некоторое время они не произносили ни слова. Посмотрев ей в глаза, Паскаль вздохнул и поднялся на ноги.
– И это тоже. Боюсь, ты права.
Он снова начал вышагивать по комнате. Джини молчала, пытаясь найти в себе силы для непредвзятого суждения, что было весьма нелегко. Она больше не была беспристрастным судьей и знала это. Что-то побуждало ее опровергнуть сейчас все, что рассказал им Макмаллен. Стоило только доказать себе, что он солгал о нынешних проделках Хоторна, как сразу же повысилась бы вероятность того, что и его показания о прежних грехах Хоторна тоже ложь. А ей так хотелось верить, что Макмаллен лгал, пусть даже искренне заблуждался, рассказывая о тех давних событиях во Вьетнаме. О, как она жаждала, чтобы его слова оказались ложью!
Через некоторое время она подняла глаза на Паскаля. Джини знала, что он ждет, когда она заговорит.