Любовники в заснеженном саду

Наш с Динкой финал в стиле незабвенных Тельмы и Луизы. С титром «The End». «The End» так хорош, как абсолютен, что его и правда никому переплюнуть не удастся. Легенда «Таис» должна заканчиваться именно так. Хорошо оплачиваемая легенда. И, как любая легенда, она требует жертвоприношения. Я и сама любила порассуждать на эту тему будучи «томной интеллектуалкой» — под сенью камер, в объятьях диктофонов. Но это была философская сторона вопроса. Практичная Виксан, чью манеру цинично шевелить мозгами я иногда практиковала, сказала бы по этому поводу: «Ай, молодца, Ленчик, знаешь, чем прижать народ к стене!» Смерть двух экс-нимфеток-лесби (не разъевшихся к концу, как Элвис Пресли, а по-прежнему молоденьких и хорошеньких); смерть двух экс-нимфеток-лесби — да еще экспрессивно изложенная, снова подогреет интерес к ним. И можно будет выгодно продать не только эту чертову книгу, но и все лежалые альбомы «Таис», и футболки с изображением, и кружки с логотипом, и шариковые ручки со стилизованными автографами покойных. Смерть «Таис» вполне может превратиться в крохотную индустрийку, ай, молодца!… Скорее всего, всплеск посмертного интереса будет недолгим, но достаточно результативным, Ленчик наверняка изучил похожие случаи. И украл этот замысел у «похожих случаев», так же, как крал идеи у безлошадных светлых голов. И просчитал его до мелочей. Он всегда все просчитывал, сам «Таис» явился следствием таких расчетов. Чувственным решением теоремы Ферма, уравнения Клапейрона — интересно только, откуда я знаю все это?..

— Мразь, — в сердцах бросает Динка.

— Но красота замысла… — тяну я, не в силах отказаться от наваждения.

— Не сходи с ума, — прикрикивает на меня практичная Динка.

Ценное в свете последних событий замечание.

* * *

…Мы читаем Ленчикову рукопись до вечера.

Это неплохая книга, совсем неплохая, возможно, она даже понравилась бы нам — при другом раскладе. Возможно, мы даже купили бы ее — скорее всего. Уж слишком откровенна ложь в своем слегка приспущенном дезабилье, уж слишком она бесстыдна и упоительна.

За каких-нибудь шесть часов мы узнаем, как полюбили друг друга с первого взгляда, как впервые поцеловались, как впервые рухнули в койку (а Ленчик, сукин сын, вуайерист, оказывается, наблюдал за нами из-за ширмы своего «должно быть» — как раз в стиле окарикатуренного китайского эроса, в котором мы, оказывается, души не чаяли). Жареных фактов так много, что их не сожрать за один присест, того и гляди — подавишься: мы и женщины, мы и мужчины, мы и наши фанаты, мы и наши ненавистники, мы и полузабытые бомбардировки Сербии, мы и забытые напрочь бомбардировки Ирака, мы и любовь, мы и нелюбовь, мы и кока-кола, мы и оральный секс, мы и поза 69; мы и тамагочи, мы и промискуитет, мы и Интернет, мы и журналисты, мы и серийные убийцы, мы и японская каллиграфия, мы и китайские каменные колокола, мы и Формула-1, мы и американские боевики, мы и Симона, мать ее, де Бовуар, мы и отдел редких книг Публичной библиотеки…

Мы и все остальное.

«Мы и все остальное» разжижается забавными историями из жизни проекта. Действительно, забавными. И мы смеемся до одури — на 24, 57, 89, 114 и 128 страницах…

А между 145 и 146 страницами Динка находит нашу предсмертную записку:

«Мы любим всех, кто нас когда-то любил. Мы любим всех, кто нас когда-то ненавидел. Прощайте и простите нас».

Прочтя ее, мы некоторое время пребываем в оцепенении. Ничего не скажешь, со вкусом написано. Ничего лишнего. Текст оч. хор. Оч. свеж и нов. И главное — оч похож. На нас.

— Мы ее, случайно, не кровью написали? — спрашиваю я у Динки.

— Нет.

— Жаль. Кровью было бы пафосно.

— Да уж… Гнида.

— Гнида?

— Решил убрать нас… Ради своей сраной книжонки… Гнида и есть. Извращенец…

— Ты еще добавь — собаке собачья смерть…

— А тебе, как я посмотрю, эта хреновина нравится…

— Меня она впечатляет, — честно признаюсь я.

— Ты тоже извращенна, — неизвестно чему радуется Динка.

— Все может быть…

— Нет, ты только посмотри!..

Динка перебрасывает мне листок. Почерк и вправду похож на наш, я даже могу поклясться, что весь этот кроваво-пенный бред написала я сама. Кому ж еще такое писать, как не мне, томной интеллектуалке, которая успеет надоесть до смерти прежде, чем свалить со сцены окончательно. Интересно, будет ли испанская полиция заморачиваться графологической экспертизой или они поверят мертвым русским девочкам на слово?… Я откидываюсь на спину и устраиваюсь в под-брюшье валяющегося на полу Рико, удачнее подушки и придумать невозможно.

— Интересно, сколько бабок он за это срубит? — Динка с ревностью наблюдает за нашим трогательным единением с бойцовой собакой.

— Думаю, много.

— Козел… Слушай, как ты его приручила?

— Козла?

— Да нет же… Рико…

— Я знаю… м-м-м… собачьи слова…

— Не гони. — Динка недоверчиво морщит рот в улыбке.

— Нет, правда… А иначе — как?

Действительно, как иначе? Предатель Рико больше не вспоминает о своем бывшем владельце, он ходит за нами как привязанный.

— Ты… Ты скажешь мне эти слова?..