Любовница Фрейда

Пока наполнялась ванна, Минна вдыхала сладкий аромат лаванды и розы и не заметила, что Зигмунд стоит позади и созерцает, как она всыпает соль, наливает масло, раздевается донага и влезает в ванну, и как тяжелые пряди волос обрушиваются на ее влажные плечи.

«Господи! — думала она, погружаясь в теплые воды. — Омой меня от грехов моих».

Позже, лежа в его объятиях, Минна спросила:

— А что было бы, если бы мы поженились?

— Я знаю, какая это была бы жизнь.

— Расскажи мне.

— Хочешь знать правду?

— Конечно.

— Однажды я написал об этом эссе.

— Что-то не припоминаю.

— «Цивилизованная» сексуальная мораль и современные нервные заболевания». Слово «цивилизованная» — в кавычках.

— И каков же твой вывод?

— Полноценные сексуальные взаимоотношения в браке длятся всего несколько лет. А потом на плечи жены тяжким грузом ложатся домашние хлопоты, дети, хозяйство и прочее, а страсть исчезает. Вдобавок методы контрацепции убивают желание.

Минна возмущенно вскинула брови. Значит, Зигмунд использует свой брак с ее сестрой в качестве универсального примера.

— Мой вывод таков: духовное разочарование и телесные ограничения — могила для большинства браков, и мужу остается только смутное воспоминание о том, как все было когда-то. Мало того…

— Зигмунд, хватит! Это был не академический вопрос.

— А что же ты хотела услышать от меня?

— Нечто иное. Приятное, лестное… Скажи, что ты боготворил бы меня.

Он улыбнулся и взглянул на нее, лежащую рядом. После ванны ее кожа была теплой и сияющей.

— Уж как я бы тебя боготворил, — поддразнивал он, скользя рукой вниз по ее спине, — я бы за тебя — в огонь и в воду, я бы взобрался на…

— Ладно, — засмеялась Минна, — довольно. Не обращай внимания.

А после, зарывшись в подушки, она слушала громкое, зловещее завывание вьюги, и не было этому зову ни конца, ни края.

Глава 30

Следующие несколько дней они провели, исследуя местность, гуляя вокруг озера и сидя за долгими трапезами в тишине очаровательных гостиниц, где нежный свет отражал снег разгара лета. Минна воображала жизнь в месте, похожем на это, окутанном ароматами цветов летом и заиндевевших сосен — зимой… Место, закрытое для остального мира. Место, где они могли быть вместе.

Каждую ночь происходило одно и то же. Она снимала одежду и проскальзывала к Зигмунду в кровать под одеяло. И он начинал говорить опьяняющим голосом, наполненным энергией, направленной только к ней одной. Все, что он произносил, искрилось и блистало, будто Зигмунд дарил ей некое драгоценное ювелирное украшение. Его ум походил на лекарство, сильное и эротическое, и Минна не могла оторваться от него. Позднее, в изнеможении, она укладывала голову ему на плечо, оплетала ногами его ноги и думала с необъяснимым унынием, что он единственный человек, которого она когда-либо любила.

Фрейд рассказывал истории своего детства. Часы и часы исповедей. Она слышала о многом от Марты, но он снова возвращался к этому теперь, когда гас огонь и он нежно гладил ее щеку. Поведал ей, что был избранным в семье — пять сестер и родители делили три спальни, в то время как Зигмунд был наделен собственной просторной, залитой светом комнатой с газовыми лампами вместо свечей. Рассказал о младшем братике Юлиане, тот умер от кишечной инфекции в возрасте восьми месяцев. И, хотя Зигмунду было только два года в то время, он не забыл, что желал, чтобы его брат умер и таким образом, он смог бы вернуть внимание матери. Мальчик чувствовал себя «сброшенным с трона и ограбленным» и даже фантазировал об убийстве брата. И винил себя, когда его пожелание осуществилось.

Рассказывал об отце. Как восторгался героическими жизнеописаниями знаменитых воинов. Как его отношения с его отцом, галантерейщиком-коммивояжером Якобом Фрейдом, не складывались из-за того, что отец был безвольным неудачником и не стремился к успеху. Он рассказал Минне, что одной из отцовских непоправимых ошибок было вложение капитала в южноафриканские страусовые перья, а женская мода изменились, и спрос на них упал. Сравнил Якоба с персонажем из «Дэвида Копперфилда» Микобером — безнадежным оптимистом, повторявшим крылатую фразу: «Что-нибудь да подвернется». Он сказал, что все определили слабости отца, все началось с навязчивых образов — Александра Македонского, Ганнибала и Гарибальди.