Любовница короля

– Мистер Дэл, – неожиданно позвал он меня, – еще одно могло способствовать нашей дружбе, а именно – ваша дружба с мисс Кинтон, о которой я сейчас узнал. Я – ее преданнейший раб, готовый ради нее служить всем ее друзьям.

– Что же вы собираетесь сделать ради меня, ваше высочество? – спросила Барбара.

– Чего бы я не сделал! – воскликнул он. – Хотя вы так жестоки, что ничего не желаете сделать для меня.

– Для вас я слушаю столько времени самые смешные речи, ваше высочество, – кокетливо улыбнулась Барбара.

– Разве любовь смешна? Разве можно смеяться над страстью? Вы жестоки, мисс Барбара! – горячо ответил герцог.

Мисс Кинтон весело рассмеялась и бросила на меня торжествующий взгляд, значение которого я хорошо понял: она мстила мне за поцелуй Сидарии, увиденный ею в Кинтонском парке. Теперь я смиренно стоял в стороне; перед ней рассыпался в любезностях его высочество, и половина придворных были свидетелями ее торжества. Я попробовал сказать ей глазами:

«Смейся, смейся, моя красавица? Я люблю ту, которая посмеется над тобой, когда придет ее очередь».

Герцог продолжал свои излияния, а Кэрфорд смотрел на это со спокойствием, странным для претендента на руку девушки. Но теперь Барбара казалась смущенной и с беспокойством осматривалась кругом. Герцог не обращал на это никакого внимания. Я тихонько подошел к Кэрфорду и шепнул ему:

– Милорд, его высочество слишком отличает мисс Барбару. Не попробуете ли вы отвлечь его?

Он удивленно посмотрел на меня и, нахмурившись, спросил:

– Не хотите ли вы еще раз поучить меня, как себя вести?… Вы полагаете, что можно вмешиваться в разговор принцев?

– Принцев? – переспросил я.

– Герцог Монмут, конечно…

– Сын короля, милорд, – перебил я его и со шляпой в руке подошел к Барбаре и герцогу. Она признательно посмотрела на меня. – Ваше высочество не отменит моей аудиенции у короля? – спросил я, остановившись в почтительной позе.

Герцог бросил на меня гневный взгляд, очевидно, не зная, объяснить ли мой поступок наивностью провинциала, или слишком большой дерзостью с моей стороны, и натянуто рассмеялся.

Барбара воспользовалась случаем с поклоном отойти от нас. Герцог не последовал за нею, но взял под руку меня, пристально глядя мне в лицо. Я уже несколько научился самообладанию, и теперь только женский взгляд мог заставить меня покраснеть. Мое лицо было неподвижно.

– Вы осмелились перебить меня, – сказал он.

– Увы, ваше высочество, вам известно, какой я плохой придворный и как мало знаю…

– Мало! – перебил он. – Не слишком ли много, напротив? Я начинаю думать, что вы не так просты, как кажетесь, милейший Саймон Дэл. Ну, не будем ссориться. Не правда ли, она – очаровательнейшее существо в мире?

– И лорд Кэрфорд находит это, ваше высочество.

– Однако не лорд Кэрфорд торопил меня идти к королю. Ну, а вы как находите ее?

– Я так ослеплен всеми прекрасными дамами двора, что не могу оценить каждую в отдельности.

– Да, мы все любим то, чего не хватает нам самим, – рассмеялся он, – герцог Йоркский обожает правду, герцог Букингэмский – скромность и смирение, Арлингтон – искренность, а я, Саймон, боготворю благоразумие.

– Боюсь, что не могу им похвастать, ваше высочество.

– Меньше хвастайте, но больше выказывайте его, Саймон. Вот и король!

Герцог поспешил вперед, по-видимому, очень довольный самим собою и мною и, должно быть, не потерял времени: когда я догнал его, оттесненный толпою придворных, расступавшихся перед ним, но не предо мною, он успел наполовину рассказать королю мою историю с герцогом Йоркским, так что помешать этому было поздно.

«Ну, теперь я пропал окончательно», – подумал я, однако, стиснув зубы, не выказывал ни малейшего волнения.

Король был один в эту минуту; он держал на коленях маленькую собачку с длинными ушами и гладил ее. Он невозмутимо выслушал рассказ своего сына и потом, взглянув на меня, спросил:

– Что это за свободы, которые вам так дороги?

Мой язык уже наделал мне довольно бед в этот день, и я, решив не давать ему воли, смиренно ответил:

– Те, какие хранятся и почитаются вашим высочеством!

Герцог Монмут рассмеялся и ударил меня по плечу.

– А реформатская церковь, какую вы ставите превыше моих приказаний?

– Вера, государь, та, какая находится под вашей защитой.

– Знаете, мистер Дэл, – угрюмо заметил король, – если бы вы говорили с моим братом так же осторожно, как со мною, ему не за что было бы сердиться.

– Но, когда я говорил с его высочеством герцогом Йоркским, надо было говорить правду, – не знаю, как у меня вырвалась эта неловкая фраза, вызванная лишь желанием оправдаться в моем столкновении с герцогом, но я поздно понял всю ее неуместность.

Герцог Монмут громко расхохотался; его примеру, минуту спустя, последовал и король.

– Верю, мистер Дэл, – сказал он, когда его смех утих, – так как я – король, то никто не обязан говорить мне правду. Но зато в этом мое утешение: не скажу ее и я ни одному человеку.

– И ни одной женщине, – рассеянно глядя в потолок, произнес герцог Монмут.