Я не помню, как очутилась на улице. Остановилась, когда поняла, что хромаю. Вероятно, прыгая через ступеньку, я подвернула ногу. Мне не следовало врываться в их дом. Но я принесла немного денег… Хотя что такое деньги?! Да ничего! Еще недавно я думала, что весь мир будет лежать у моих ног, если у меня будут деньги, а теперь знаю точно, что не в этом дело! Господи, как я ненавижу деньги, нашу зависимость от них. Если нет близкого человека, деньги не спасут. На них не купишь счастье и не устроишь личную жизнь. На них устроишь только свой быт, но будешь ли ты счастлив » этом быту?! Хотя нет, деньги нужны ребенку. Ребенок должен хорошо питаться, иметь игрушки». А может, я была не права? Может, я должна была признаться Павлу в том, что его жены нет?! Может быть, следовало рассказать, как она умерла и как любила его и каялась перед смертью?! Одному Господу Богу известно, где находится ее тело. Был бы хоть памятник. Ведь могилка — единственное, что останется тому, кто потерял любимого человека. На могилку можно приходить, разговаривать, часами смотреть на фотографию, думать, опрокинуть стопку, в конце концов. Словно этот человек и не умирал вовсе. Словно он по-прежнему рядом, только он и превратился в безмолвный мрамор, который все слушает, понимает, переживает, но не может ответить. Нет, я правильно сделала, что не рассказала Павлу правды. Человек должен на что-то надеяться, чему-то верить. Жизнь без надежды и веры теряет смысл.
Вывихнутая нога ныла так сильно, что я не могла двинуться в дом, из которого вышла. Я даже не старалась, я просто машинально нашла нужные окна и нужный балкон. На балконе седьмого этажа стоял седоволосый Паша и смотрел на меня странным взглядом. В нем читалась беспомощность, растерянность и безысходность. Этот взгляд настораживал и пугал, притягивал и в то же время отталкивал…
Павел облокотился на перила, перегнулся и рухнул вниз.
— Человек с балкона выбросился! — закричала какая-то женщина.
Рядом с лежащим Павлом собралась целая толпа бурно жестикулирующего народа. Я не видела этих людей, я только слышала их голоса. Они то отдалялись, то приближались.
Мне показалось, что на некоторое время я вообще потеряла зрение.
— Алкоголик, наверно.
— На наркомана не похож!
— Псих, точно! У них по осени обострение. Сейчас в больнице мест нет, так их на волю выпускают.
— Да вроде приличный мужчина на вид.
— Приличный мужчина с балкона прыгать не будет…
— А может, его кто столкнул?!
— Да никто его не толкал, сам прыгнул. Захотел покончить жизнь самоубийством и покончил. Сейчас это сплошь и рядом. Может, его на работе сократили?!
— А может, зарплату не выплатили?!
Все последующее я вспоминаю теперь как сон. Вой сирены, «скорая помощь» и одно-единственное слово: «Мертв». В то мгновение на меня подул странный ледяной ветер, я ощутила страшный озноб. Затем милиция. Соседи, говорившие о Павле, как о крайне порядочном, положительном человеке, отличном семьянине. А затем детский, пронзительный крик… Девочка на балконе отчаянно кричала и звала на помощь. Мне захотелось растолкать эту толпу, броситься к подъезду, схватить Машеньку на руки и унести ее подальше от этого ужаса, но я не могла сдвинуться с места. К подъезду направилась милиция, врачи и еще какие-то люди. Я знала, что мне туда нельзя.
Если я поднимусь, милиция узнает, что я была последней, кто видел Павла, и сразу заинтересуется моей персоной, а это приведет к самым нежелательный последствиям. Цепочка тянется в Штаты. Очень долгая и уж очень криминальная…
— Это девочка, Машенька, — послышался чей-то голос, — его дочка.
— А жена где?
— Ее что-то давно не видно.
— Говорят, что она то ли беременная, то ли сильно располнела.
— А вот Машенькина бабушка идет.
Я увидела пожилую женщину, которая почти бежала к подъезду.
Я устало прикрыла глаза, постояла несколько минут, вновь взглянула наверх: на балконе уже никого не было. Я пошла прочь. Уходя все дальше и дальше от дома Дины, я все глубже осознавала, что виновницей произошедшего являюсь только я сама… Наверно, я пошатывалась, словно пьяная, прохожие обращали на меня внимание.
У первого попавшегося бара я собрала последнюю мелочь и заказала немного виски. Вывихнутая нога сильно болела. Я тяжело вздохнула, вытерла мокрые глаза. Какая же страшная штука жизнь! Была семья — и нет семьи. И дело не в том, что этой семье не хватало денег. Видимо, в последнее время у них что-то разладилось. Ведь брак в начале семейной жизни и брак годы спустя совсем разные реши. Они прожили вместе больше пяти лет, все стало обычным, ушла страсть. Люди привыкли друг к другу, а это не так хорошо, как кажется. Они перестают друг друга интересовать.
Потягивая виски, я задумчиво смотрела на парочку, ругающуюся за соседним столом. Жена прилюдно ругала мужа за то, что он не отдал ей всю зарплату до конца, а оставил немного денег себе. Муж оправдывался, просил не кричать и нервно оглядывался по сторонам. Господи, и зачем нужен такой брак, подумала я. Уж лучше быть одной. К черту такие отношения.