Любовница Президента

— Вот здесь…кто здесь? — дрожащим голосом спросила я, укладывая последний венок, ничего не видя из-за слез.

— Какая разница? Когда ты их всех подставляла, тебя не волновало, кто из них умрет первым. Моя маленькая девочка думала только о себе, правда? — он погладил меня по голове успокаивающим жестом, а я всхлипывала и тряслась всем своим телом. — Маленькая, глупая малышка, которая решила сбежать от самого Сатаны. Ну все. Мы закончили и теперь поедем домой.

— Ты…ты правда убил Эллен?

— Что ты, милая, — как же красива его умопомрачительная и почти нежная улыбка, — это ты ее убила. Ты подсыпала ей яд в чашку, и она умерла.

— Нннннет…это было снотворное. Всего лишь маленькая доза.

— Это был яд, моя маленькая, — он погладил меня по щеке и закутал посильнее в шубу, — ты вынесла ей приговор, ведь она отвечала за каждый волосок на твоей голове собственной жизнью. И проотвечалась.

— Неееет…ты не мог, ты…же чудовище!

Я попыталась вырваться, но он сдавил мои плечи.

— Чудовище у нас ты. Глупое, несуразное, не отвечающее за свои поступки, чудовище…только от слова Чудо. Потому что ты не страшная…ты до безумия смешная.

И он усмехнулся. Зло, неприятно. Как сам дьявол.

— Ты их убил и тебе смешно?

Ужаснулась я.

— Ты, а не я. А теперь спектакль окончен. Поехали.

— Теперь ты убьешь меня? Не хочу никуда ехать. Не надо, Петр, пожалуйста.

И мои глаза встречаются с его ледяными синими безднами. И я не понимаю, как можно хотеть избавиться от чьей-то власти, мечтать сбежать, мечтать вырваться из плена и в тот же момент быть настолько зависимой, настолько прошитой его дьявольской харизмой, его бешеной властностью и сексуальностью. Висеть на поводке его похоти и жадно смотреть снизу вверх в ожидании ласки.

— Поехали!

Скомандовал и затолкал меня в машину.

— Не надо…я больше не сбегу. Не надо.

— Марина. Посмотри на меня. Прекрати истерить. Мы просто уезжаем отсюда.

Схватил меня за лицо и развернул к себе.

— Прекрати. Меня это раздражает. Просто успокойся.

Мне так хочется ему поверить, что все позади, и теперь мы вернемся домой. В тот старый особняк. И я забуду обо всех кошмарах, обо всем, что происходило. Но как забыть, если там больше нет Эллен…нет Гройсмана и…Я снова разрыдалась и вдруг услышала его голос прямо у меня над ухом.

— Сними трусы.

Качнула головой, а он с нажимом повторил.

— Подними юбку и сними с себя сапоги, колготы и трусы.

Нет….только не здесь и не сейчас. Не после пережитого ужаса, не после всего, что он заставил меня испытать. Но там внизу живота сладко заныло, и нижние губы тут же налились от прилива крови к промежности. Ему каким-то отвратительным образом удавалось заставить мое тело вожделеть, изойтись истомой только от сменившегося тембра голоса.

— Снимай. Я ведь еще не закончил тебя наказывать.

И проводит колючей, хвойной веткой по моей щеке. Судорожно сглотнув, я беспрекословно подчиняюсь, расстёгивая сапоги, сбрасывая их с ног и под неумолимым взглядом моего мучителя снимая с себя колготки.

Вкрадчивый голос, достающий до самых кишок, так, чтоб их скрутило в узел, и тут же окаменели соски, потому что этот тон узнаваем, а приказ абсурдно и неуместно пошл. Хвойная ветка колется и скользит по моей шее, по вырезу шерстяного платья.

— Подол подняла, ногу поставила на сиденье.

И я не знаю, каким образом у него получается дернуть рубильник внутри меня. Переключить мое истерзанное сознание только на себя, заострить мои эмоции, оголить, как провода. Моя промежность полностью открыта его взгляду, и я знаю, что она сочится влагой и, если он коснется ее пальцами — он тоже об этом узнает. Это же мерзко. Я мерзкая. Как я могу? Как? Я же только что рыдала и тряслась от ужаса, я же не хотела, чтоб он меня трогал. Но мое тело думает иначе. Оно не принадлежит мне. Оно принадлежит только ему. И слушается оно тоже только его.

Умелый манипулятор продумал все до мелочей, проиграл каждый аккорд в своем извращенном уме и теперь лишь оттачивал свое мастерство на мне виртуозно, ловко, как настоящий кукловод.

С каждой минутой он делал меня другим человеком, и из этого леса я тоже вышла другой…Я пойму это гораздо позже. Сейчас я слишком многое пережила, сейчас мой адреналин шкалит, я на нем плотно сижу, как на героине, и это Петр меня на него подсадил. Оказывается, наркотики могут носить человеческое имя и изощренно издеваться над своей жертвой, и морально, и физически, обретать плоть.

Я чувствую, как хвоя колет мне кожу через платье, как иголки цепляют соски и заставляют прогнуться в спине. Рывок его сильных пальцев и несколько пуговичек отлетают в сторону, он распахивает мне ворот платья, обнажая заостренные, вытянувшиеся соски. Теперь иголки впиваются в кожу, но вместе с болью по телу разливается сладкая истома, половые губы наливаются и опухают, их чувствительность начинает зашкаливать, и я, кажется, чувствую, как с них стекает вязкая влага.

— Страх, боль, возбуждение и наслаждение…какие разные и как близко они ходят друг возле друга, как тесно умеют сплетаться в единое целое.