Любовница Синей бороды

Наташа не дышала, словно от этого зависела ее жизнь, словно существо слепое и может найти девушку по шумному дыханию и потом примется рвать на части. Найдет? Оно уже нашло! И смотрело прямо на Наташу, не мигая, с жадностью, словно девушка представляла собой некий запретный, но желанный плод, и постепенно вытягивало из девушки силы. Да не смерть ли сама к ней пожаловала? Кто знает, может смерть имеет именно такой облик – не мужской и не женский? Но почему к Наташе? Рано, ой как рано… Наташа готова была уже взмолиться о пощаде, просить помиловать ее, но вдруг, несмотря на неясность очертаний, несмотря на страх, она заметила, что существо дышит – чуть вздрагивали у него ноздри. Нет, это не смерть, это человек!

– Пресвятая Богородица… – вымолвила Наташа и закричала, закрывшись руками, затем вскочила со стула и отпрыгнула к стене.

– Барышня! – с воплем влетела в комнату Анисья. – Чего приключилось-та?

– Там… за окном… кто-то есть…

– Кому ж тама быти, барышня? – не поверила Анисья.

– Нет, есть. Там мужчина… женщина… То и другое…

– Это ж как? – Анисья припала к окну. Приложив ладони к лицу и одновременно к стеклу, тем самым отсекая глаза от света свечей, Анисья вглядывалась в темноту. – Нету тама никогошеньки, барышня.

– Но я видала… лицо… страшное…

– Чай, высоко туточки, – приводила довод за доводом Анисья. – Кому охота взбираться да по темноте-та? Расшибешься ведь, как пить дать, расшибешься.

– Нет, нет… – не могла успокоиться Наташа, дрожа всем телом. – Я видела ужасное лицо… женское… нет, мужское лицо с женскими чертами. И одежду… мужскую…

– Показалось вам, барышня, ей-богу, показалось. Ну-ка, столь пережить пришлось… Вот всякое и кажется. Бесы хороводят. Вы молитвы почитайте, страхи ваши и улягутся.

– Ты запри покрепче двери, Анисья.

– Так уж заперла. Одним-то страшно. Не беспокойтесь, Наталья Ивановна, никто к нам не войдет.

Когда Анисья ушла, Наташа взобралась на кровать, погасила свечи, забилась в угол и полночи не отрывала глаз от окна. Все чудилось, что бес в мужском и женском обличье одновременно притаился за стеклом и вот-вот снова покажется.

На следующий день Наташа приказала Анисье найти извозчика и пригнать к дверям квартиры коляску – боялась выйти на улицу. Бесовский образ с жадными очами бередил душу, но матушка была важнее. Светозар Елисеевич не принял Наташу. Однако ей сообщили, что свидание с матушкой разрешено, на то выдали отдельную бумагу. Какой-то чиновник вызвался сопроводить Наташу до тюрьмы. На радостях она не возражала и всю дорогу плохо слушала его вкрадчивый голос:

– Вас допускают к маменьке, однако с условьицем. Вы, Наталья Ивановна, обязаны уговорить маменьку дать показания, иначе говоря, пояснить нам причины, побудившие ее на столь ужасное преступление. Сие нужно для блага вашей маменьки, дабы уменьшить меру наказания. А без причин-с никак нельзя смягчить приговор, да и судить весьма сложно. К тому же преступление совершено родовитой помещицей, что роняет знать в глазах не одних дворян, а простолюдинов тоже. Мы уж и так делаем все возможное, чтобы скандал не вытек из наших стен, да шила в мешке не утаишь. Поспособствуйте, сударыня, пущай хотя бы батюшке покается, вы понимаете меня?

– Да-да, – лепетала Наташа, думая лишь о предстоящей встрече, ни о чем другом.

Не было страшных тюремщиков, которых вчера искусно рисовало воображение, не было мрачного подземелья, соломы в углу, на которой спят узники. В карауле стояли обычные солдаты, правда, пустынные и темные коридоры с отзвуками шагов все же отвечали представлениям Наташи о тюрьме, а когда ее ввели в камеру…

– Наталья! – вскрикнула помещица, словно увидела призрак.

В следующий миг Наташа прижалась к матери, а та целовала ее лицо, голову, плечи. И слезы лились из ее глаз… много слез… Наташа не помнила, чтобы матушка плакала, она всегда являлась примером стойкости и силы, но, наверное, и у силы есть слабость, а выходит она через слезы, заодно очищая и облегчая душу.

– Наталья… – вглядывалась в черты дочери Агриппина Юрьевна. Она постарела, тусклыми были ее глаза. – Зачем ты здесь? Зачем не послушала меня?

– Как я могла уехать, не зная, что с вами? – всхлипывала Наташа. – Как я могла оставить вас без поддержки? Матушка! Вы живы, и мне уж хорошо. Граф Трепов оказал содействие, устроил свидание…

– Наташа! – вдруг отстранила ее мать. – Немедленно, едва выйдешь отсюда, садись в карету и отправляйся в Неаполь к дяде. Ты слышишь? Немедленно!

– Да как же мне уехать? Суд будет…

– Меня страшит один суд – божий, а людской не страшен. Знаю, вина моя тяжка, и я готова принять кару земную.

– Матушка, неужто вы… неужто это правда?

– Убила? – договорила Агриппина Юрьевна то, что дочь не решалась произнести. В следующее мгновение Наташа не узнала матушку, в которой заклокотала ярость, и при всем при том от нее исходила несокрушимая сила, отчего девушке стало страшно. – Будь на то моя воля, не раз бы убила. Ради тебя, ради внуков. Может статься, не доведется мне на них поглядеть, но я буду знать, что они у меня есть, и душа моя возрадуется.