Любовница смерти

– Что ж, Коломбина. Тебя привела сюда судьба, а судьбе не перечат. Оставайся и ничего не страшись. «Смерть – это ключ, открывающий двери к истинному счастью». Угадай, кто это сказал.

Она растерянно оглянулась на Петю – тот пожал плечами.

– Это был композитор, величайший из композиторов, – подсказал Просперо.

Никого мрачнее Баха из композиторов Коломбина не знала и неуверенно прошептала:

– Бах, да? – И пояснила, вспомнив злосчастного Гёте. – Иоганн-Себастьян, да?

– Нет, это сказал лучезарный Моцарт, создатель «Реквиема», – ответил дож и отвернулся.

– Всё, теперь ты наша, – прошелестел за спиной Петя. – Я так за тебя волновался!

Он смотрел прямо именинником. Очевидно, считал, что теперь, когда приведенная им кандидатка прошла экзамен, его статус среди «любовников» повысится.

– Что ж, – приглашающим жестом показал Просперо на стол. – Прошу садиться. Послушаем, что нам скажут духи сегодня.

Офелия опустилась на стул справа от дожа. Остальные тоже сели, положили на скатерть руки, растопырив пальцы так, чтобы мизинцы касались друг друга.

– Это спиритическая фигура, – пояснил Петя. – Она называется «магическое колесо».

Спиритические сеансы были известны и в Иркутске. Коломбина в гостях раза два вертела столы, но это больше походило на веселую игру, вроде святочного гадания: кто-то постоянно прыскал, ойкал, хихикал, а Костя, пользуясь темнотой, все норовил сжать локоть или поцеловать в щеку.

Здесь же всё было всерьез. Дож погасил свечи, осталась только подсветка жаровни, так что лица сидящих были красными снизу и черными сверху – будто безглазыми.

– Офелия, твой час настал, – глубоким, звучным голосом произнес председательствующий. – Дай знак, когда услышишь Иное.

Вот, оказывается, кто такая Офелия, поняла Коломбина. Она – самый настоящий медиум, поэтому и похожа на сомнамбулу.

Лицо белокурой нимфы было неподвижно и лишено всякого выражения, глаза закрыты, только губы чуть подрагивали, словно беззвучно нашептывали какое-то заклинание.

Внезапно Коломбина почувствовала, как по пальцам пробежали мурашки, щеки обдало холодным сквозняком. Офелия распахнула длинные ресницы. Запрокинула голову, и оказалось, что ее глаза совершенно черны от расширившихся зрачков.

– Я вижу, ты готова, – все тем же торжественным голосом проговорил дож. – Вызови к нам Моретту.

Коломбина вспомнила – так звали девушку, чью вакансию она заняла. Ту самую бедняжку, что застрелилась вместе с этим, как его, Ликантропом.

Несколько секунд Офелия оставалась без движения. Потом сказала:

– Да… Да… Я слышу ее… Она далеко, но с каждым мгновением всё ближе…

Поразительный у медиума был голос – тоненький, звонкий, совсем детский. Тем удивительнее была перемена, свершившаяся с Офелией в следующую минуту.

– Это я, Моретта. Я пришла. Что вы хотите знать? – проговорила она вдруг совсем иначе – низким контральто с придыханием.

– Это голос Моретты! – воскликнула Лорелея Рубинштейн. – Вы слышите?

Сидящие за столом зашевелились, заскрипели стульями, но Просперо нетерпеливо тряхнул головой, и все снова замерли.

– Моретта, девочка моя, нашла ли ты свое счастье? – спросил он.

– Нет… Не знаю… Мне так странно… Здесь темно, я ничего не вижу. Но кто-то есть рядом со мной, кто-то касается меня руками, кто-то дышит мне в лицо…

– Это Он! Это Вечный Жених! – страстно прошептала Лорелея.

– Тише! – рявкнул на нее бухгалтер Калибан.

Голос дожа был ласков, даже вкрадчив:

– Ты еще не привыкла к Иному Миру, тебе трудно говорить. Но ты знаешь, что ты должна нам сообщить. Кто будет следующим? Кому ждать Знака?

Тишина стала такой, что было слышно, как потрескивают угли в жаровне.

Офелия молчала. Коломбина заметила, что мизинец Пети Лилейко, сидевшего справа, мелко дрожит. И сама вдруг тоже затрепетала: а что если дух этой самой Моретты назовет новую соискательницу? Но еще сильнее страха была обида. Как это будет несправедливо! Не успела попасть в клуб, еще ни в чем толком не разобралась, и нате вам.

– А… А-а-а… А-ва… Аваддон, – очень тихо выговорила Офелия.

Все обернулись на некрасивого студента, а его соседи – прозектор по имени Гораций и один из близнецов (Коломбина не запомнила, который) – непроизвольно отдернули руки. На лице Аваддона появилась растерянная улыбка, но смотрел он не на медиума, а на Просперо.

– Благодарю тебя, Моретта, – сказал дож. – Возвращайся в свое новое обиталище. Мы желаем тебе вечного счастья. Позови к нам Ликантропа.

– Учитель… – сглотнув, произнес Аваддон, но Просперо властно качнул подбородком:

– Молчи. Это ничего еще не значит. Спросим Ликантропа.

– Я уже здесь, – хрипловатым, юношеским голосом отозвалась Офелия. – Привет честной компании от молодожена.

– Я вижу, ты и там остаешься шутником, – усмехнулся дож.

– А что ж, здесь весело. Особенно как посмотришь на всех вас.

– Скажи, кто должен быть следующим, – строго приказал духу Просперо. – И без шуток.

– Да уж, этим не шутят…

Коломбина во все глаза смотрела на Офелию. Невероятно! Как могли уста этой хрупкой девочки говорить таким уверенным, естественным баритоном?

Дух Ликантропа отчетливо выговорил: