Любовница смерти

– Смотрите только на меня, мадемуазель, – велел он Офелии. – Вы должны отключить четыре органа чувств и оставить только слух. Вслушивайтесь в т-тишину. А вы, господа, не мешайте медиуму посторонними звуками.

Коломбина смотрела на него и только диву давалась. Как быстро этот человек, едва появившись в клубе, подчинил себе остальных! Никто даже не пытался оспаривать его лидерство, а ведь он ничего особенного не сделал, да и слов произнес совсем немного. И недавней гимназистке вспомнилось, как на уроке истории преподаватель, Иван Фердинандович Сегюр (все семиклассницы были влюблены в него по уши), рассказывал о роли сильной личности в обществе.

Есть два типа естественных вождей: первый переполнен энергией, активен, любого перекричит, задавит, собьет с толку и потащит за собой хоть бы и против воли; второй молчалив и на первый взгляд малоподвижен, но покоряет толпу ощущением спокойной, уверенной силы. Сила вождей этого склада, утверждал умнейший Иван Фердинандович, загадочно посверкивая на учениц стеклышками пенсне, состоит в природном психологическом дефекте – им неведом страх смерти. Наоборот, всем своим поведением они как бы искушают, призывают небытие: мол, приди, возьми меня скорей. Грудь гимназистки Мироновой вздымалась под белым фартуком, щеки пламенели – так волновали ее речи учителя.

Теперь, благодаря Сегюру, она понимала, почему такой человек, как принц Гэндзи, пожелал вступить в ряды «Любовников Смерти». Должно быть, и в самом деле личность выдающаяся, отчаянная, способная на чрезвычайные поступки.

– Готовы ли вы? – спросил он Офелию.

Она уже впала в транс: ресницы опустились, лицо сделалось пустым, губы чуть шевелились.

– Да, я готова, – ответила она пока еще своим обычным голосом.

– Как звали последнего избранника, того, что п-повесился? – тихо спросил Гэндзи у сидевшего рядом Гильденстерна.

– Аваддон.

Гэндзи кивнул и приказал:

– Вызовите дух Аваддона.

С минуту ничего не происходило. Потом над столом пронесся уже знакомый Коломбине холодный ветерок, от которого всякий раз перехватывало дыхание. Огонь свечей качнулся, а Офелия запрокинула голову назад, будто ее толкнула некая невидимая сила.

– Я пришел, – просипела она сдавленно, и все же очень похоже на голос повесившегося. – Трудно говорить. Сплющено горло.

– Мы не будем вас долго мучить. – Странно, но, беседуя с духом, Гэндзи совершенно перестал заикаться. – Аваддон, где вы?

– Между.

– Между чем и чем?

– Между чем-то и ничем.

– Спросите, что он сейчас испытывает? – возбужденно шепнула Львица.

– Скажите, Аваддон, какое чувство вы сейчас испытываете?

– Страх… Мне страшно… Очень страшно…

Офелия, бедняжка, и вправду вся задрожала, даже застучала зубами, а ее розовые губки стали фиолетовыми.

– Почему вы решились уйти из жизни?

– Мне был послан Знак.

Все затаили дыхание.

– Какой?

Дух долго не отвечал. Офелия беззвучно открывала и закрывала рот, ее лоб наморщился, будто она к чему-то сосредоточенно прислушивалась, ее ноздри раздувались. Коломбина испугалась, что сейчас вещунья снова понесет невнятную чушь, как во время всех последних сеансов.

– Вой… – просипела та. – Жуткий вой… Голос зовет меня… Это Зверь… Она прислала за мной Зверя… Невыно – симо! Строчку, только написать последнюю строчку, и тогда всё, всё, всё! Где я теперь? Где я теперь? Где я теперь?

Дальше слова сделались неразборчивы, Офелию всю трясло. Она внезапно раскрыла глаза. В них читался такой невыразимый ужас, что некоторые из присутствующих вскрикнули.

– Вернитесь! Немедленно возвращайтесь обратно! – резко воскликнул Гэндзи. – Ступайте с миром, Аваддон. А вы, Офелия, идите ко мне. Сюда, сюда… Спокойно.

Она понемногу приходила в себя. Зябко передернулась, всхлипнула. Львица обняла ее, поцеловала в макушку, загудела что-то утешающее.

Коломбина же сидела, сраженная леденящим кровь открытием. Знак! Знак Зверя! Смерть послала к Аваддону, своему избраннику, Зверя! «В доме Зверь!» «Урчит насытившийся Зверь!» Это была не метафора, не фигура речи!

В этот миг она оглянулась и увидела: в дверях, что вели из гостиной в прихожую, стоял Просперо и смотрел на участников сеанса. На его лице застыло странное, потерянное выражение. Так стало его жалко – не передать словами! У Христа из двенадцати апостолов сыскался всего один Иуда, а тут все как один: предали, бросили учителя.

Она порывисто вскочила, подошла к Просперо, но он на нее даже не взглянул – смотрел на Офелию и медленно, будто не веря, покачивал головой.

Соискатели, вполголоса переговариваясь, начали расходиться.

Коломбина ждала, чтоб они все ушли. Тогда она останется с дожем вдвоем и покажет ему, что на свете есть и подлинная верность, и любовь. Сегодня она будет ему не покорной куклой, а настоящей возлюбленной. Их отношения переменятся раз и навсегда! Никогда больше он не почувствует себя преданным, одиноким!

И Просперо произнес заветные слова, только адресовал их не Коломбине.

Поманил пальцем Офелию, тихо сказал:

– Останься. Мне тревожно за тебя.