Любовница смерти

«Или горящего угля на ладони, натертой смесью яичного белка, камеди и крахмала, защищающей кожу от ожога, – подхватил Дож. – Всё годится, лишь бы впечатлить и подчинить своей воле… О, не нужно так проницательно улыбаться! Вы думаете, что я себя выдал, проговорился, упомянув о подчинении. Поверьте, я отлично знаю свои слабости. Да, конечно, помимо главной цели – спасения недужных – я еще и получаю от этой игры немало удовольствия. Не стану скрывать, мне нравится властвовать над душами, меня пьянят обожание и безграничное доверие, но, клянусь вам, приобретенную власть я использую не во зло! Я выдумываю все эти мудреные, а на самом деле смехотворные обряды лишь для того, чтобы месмеризировать будущего самоубийцу, отвлечь его, вызвать интерес к вечной тайне бытия! Ведь, по моим наблюдениям, люди чаще всего приходят к мысли о самоистреблении даже не от горя или безысходности, а от отсутствия интереса к жизни, от скуки! Если же истинная причина самоубийственного порыва заключается всего лишь в нищете (а это тоже часто бывает), я стараюсь помочь такому соискателю деньгами – по возможности, каким-нибудь деликатным, не унизительным для этих болезненно гордых людей образом. – Здесь Дож запнулся и беспомощно развел руками. Зацепил пальцем крышечку бронзовой чернильницы в виде русского богатыря, поправил откинувшийся шлем и принялся нервно поглаживать его. – Но я не всесилен. Слишком много запущенных, неизлечимых случаев. Часто, слишком часто мои ухищрения бессильны. Мои питомцы гибнут один за другим, и каждая утрата отнимает у меня по несколько лет жизни. И все же я вижу, что некоторые близки к исцелению. Наверняка вы заметили по сегодняшнему поведению соискателей, что кое-кому из них умирать уже совсем не хочется. Не удивлюсь, если, испугавшись бесстрастной рулетки, кто-то больше сюда не придет, и это будет моя истинная победа. Я спас бы много больше моих подопечных, если бы только…» «Что „только“?» – поторопил его Заика, поднявшись из кресла. По-моему, он был потрясен услышанным не меньше, чем я. Во всяком случае, он внимал Дожу очень внимательно, не перебивая.

А тот всё медлил, и его лицо на глазах делалось бледней и бледней. Он словно решал, можно ли открыться собеседнику до конца.

Наконец решился: «…Если бы только… Да сядьте же! – Заика нетерпеливо качнул головой, и Дож заоглядывался по сторонам. Я увидел, что его черты искажены самым настоящим страхом. – Я не учел одного… Смерть в самом деле существует!»

Заика сдержанно заметил: «Это безусловно важное открытие».

«Не смейтесь! Вы отлично поняли, что я имею в виду. А если не поняли, то вы менее умны, чем кажетесь. Смерть существует не только как конец физического существования, но и как одушевленная субстанция, как злая сила, которая приняла мой вызов и вступила со мной в борьбу за души моих учеников».

«Послушайте, Благовольский, оставьте это для Львицы Экстаза», – поморщился Заика.

Дож горько улыбнулся.

«О, и я был таким же скептиком, как вы. Еще совсем недавно. – Он внезапно подался вперед всем телом и схватил собеседника за руку. Вид у него сделался почти безумный, а голос перешел на громкий шепот. – А про Знаки вы слышали? В свое время я сам придумал эту дополнительную сложность, чтобы соискатели не принимали завывания бедняжки Офелии чересчур всерьез. Ловко было замыслено: мол, одного вызова духов недостаточно, нужно еще получить некий мистический вызов от Смерти. И получали!» – выкрикнул Дож, да так громко, что я от неожиданности ткнулся лбом в дверь. Слава Богу, момент был слишком напряженный, чтобы беседующие обратили внимание на этот глухой звук.

А Дож зачастил исступленной скороговоркой: «Все, все как один получали! Стоило Офелии назвать очередного избранника, и тому сразу же поступали Знаки!»

«Чушь, – сказал на это Заика. – Этого не может быть».

«Чушь? – Дож неприятна рассмеялся, блеснув воспаленными глазами. – Первым был Ворон, тихий пьяни – ца, по ремеслу фотограф. Вечером Офелия назвала его избранником, а ночью он выпрыгнул из окна. Я выкупил у полицейского предсмертное стихотворение Ворона, там довольно невнятно толкуется про какое-то „виденье, коего посредством скреплен потусторонний зов“. Стихи ужасные, просто чудовищные, но не в этом дело. Что за видение? Кто теперь ответит?»

«Мало ли что ему могло примерещиться с пьяных глаз, – резонно возразил Заика. – Должно быть, после спиритического откровения ваш фотограф как следует отметил свою избранность».