Любовница Витгенштейна

Также существует его рисунок, где Ахиллес убивает Гектора копьем в горло.

Одна из вещей, которые часто восхищают людей в Рубенсе, даже если они не всегда знают об этом, заключается в том, что на его картинах всегда все всех касаются.

Ну, очевидно, не считая того, как Ахиллес прикасается к Гектору.

Тем временем я, возможно, допустила выше ошибку, сказав, что Руперт Брук умер во время Первой мировой войны в Геллеспонте, под которым я имела в виду Дарданеллы.

Где он на самом деле умер, я думаю, так это на острове Скирос, хотя последний находится лишь немногим южнее в Эгейском море.

Я поднимаю эту тему только потому, что Скирос — тот же самый остров, на котором скрывался Ахиллес.

Впрочем, я, однако, вовсе не хочу сказать, что в таких совпадениях есть какое-либо значение.

Пусть даже ребенок родился на Скиросе у женщины, забеременевшей от Ахиллеса, и ее ребенок вырос и стал тем самым солдатом, который сбросил маленького сына Гектора с городской стены.

А впоследствии стал мужем дочери Елены — Гермионы.

Что, в любом случае, никак не проясняет того, откуда я знаю о Сэмюэле Батлере.

Хотя, без сомнения, я прочла о нем в сноске в одной из книг о греках, на которую я обратила внимание.

Во всяком случае я, несомненно, обратила достаточно внимания, чтобы удостовериться, что сын Ахиллеса был бы слишком молод, чтобы находиться в Трое в предполагаемое время. И что Гермионе было бы столько лет, что она практически годилась бы ему в матери.

С другой стороны, я почти никогда не читаю сносок.

Хотя однажды я все же прочла прекрасную поэму Руперта Брука о стареющей Елене.

На самом деле в поэме она кажется ворчуньей.

Кроме Брисеиды я также помню имя другой пассии, Жанны Эбютерн, родившей ребенка от Модильяни. Хотя эта история одна из самых печальных, что я знаю.

Дело в том, что Жанна Эбютерн выбросилась из окна наутро после смерти Модильяни.

Будучи вновь беременной.

Чего только не делали женщины, почти хочется добавить.

Однако что хоть кто-то из нас действительно когда-либо знает?

И, по крайней мере, слово «пассия» наконец-то вышло из моды.

Между тем Сэмюэл Батлер, автор «Пути всякой плоти», предположил, что «Одиссею» написала женщина — так, я полагаю, говорилось бы в сноске.

Хотя, несомненно, это далеко не все, ведь можно весьма уверенно предположить, что нельзя после трех тысяч лет превратить Гомера из мужчины в женщину без какого-нибудь интересного объяснения.

Однако я понятия не имею, в чем могло бы заключаться такое объяснение.

Даже хотя очень многие люди могли бы настаивать на том, что никакого Гомера и вовсе никогда не существовало, а были лишь всевозможные певцы.

Карандашей там тоже не было — так бы объяснялась эта настойчивость.

Опять же возможно, что сноска была в какой-то другой книге, не имевшей вообще ничего общего с греками.

Многие книги нередко содержат вещи, которые связаны с другими вещами, связей между которыми вы никогда не ожидали.

Например, даже вот на этих самых страницах, которые пишу я, едва ли можно ожидать, что Т. Э. Шоу окажется как-то связан с чем-либо, хотя я только сейчас вспомнила, что еще одна книга в другом доме является переводом, выполненным кем-то с точно таким же именем.

Это перевод «Одиссеи», на самом деле.

Впрочем, демонстрация того, что теперь я знаю о Т. Э. Шоу примерно столько же, сколько о Гилберте Мюррее, является, возможно, не самым впечатляющим способом, каким можно было бы донести мою мысль.

В любом случае, несомненно, что сноска никак не связана с оперой о Медее, даже хотя она тоже в моей голове.

Однажды во Флоренции, сидя в ленд-ровере с правым рулем и глядя, как площадь под куполом Брунеллески утопает в снегу, что наверняка редкость, я слушала Марию Каллас, поющую об этом.

Я всего несколькими минутами ранее сменила транспортное средство, перетащив несколько чемоданов по одному из мостов через Арно, и поэтому даже не сразу заметила, что магнитола в салоне была включена.

«Медею» написал Луиджи Керубини, если я еще не упоминала.

В принципе это не исключено, ведь я часто путаю Керубини с Винченцо Беллини, который писал «Норму» — еще одну оперу, которую часто исполняла Мария Каллас.

Хотя время от времени я путаю Винченцо Беллини, в свою очередь, с Джованни Беллини, даже хотя Джованни Беллини — один из тех художников, которыми я всегда наиболее глубоко восхищалась.

Ну, даже Альбрехт Дюрер, которым я восхищаюсь почти в такой же мере, однажды сказал, что Беллини все еще лучший из живых художников.

Я говорю «все еще», поскольку Дюрер посещал Венецию в то время, когда Беллини был уже довольно стар.

С другой стороны, это, по-видимому, должно было происходить раньше, чем сам Дюрер практически сошел с ума, как Пьеро ди Козимо. Или как Хуго ван дер Гус.

Ну или как Фридрих Ницше, несмотря на то что я когда-то обожала одно из предложений у Фридриха Ницше тоже.

Вообще-то еще одного человека, чье предложение я когда-то обожала, имея в виду Паскаля, несомненно, можно добавить в этот список, тем более что он отказывался сидеть на стуле, если по обеим сторонам от него не стояло еще по стулу, чтобы он не упал в пространство.