Любовницы Пикассо

– Из бумаг в письменном столе моей матери. Там была газетная вырезка с сообщением, что Джеральд и Сара продают свою виллу во Франции, плюс несколько предложений о Мерфи и их блестящей светской жизни, об их дружбе с Коулом Портером[18], Скоттом и Зельдой Фицджеральд… и Пабло Пикассо.

Я также обнаружила неоплаченные счета, письма, ожидавшие ответа, и уведомление от управляющего домом о будущей покраске коридора. Я пережила очередной момент осознания реальности ее смерти и проплакала до конца вечера. Я чувствовала себя взломщицей, перебирая ее вещи, пока не поняла, что теперь это мои вещи. Мои счета. Мои письма, ожидающие ответа. Мое дело – напомнить управляющему насчет коридора.

– Возможно, если мне удастся найти супругов Мерфи, они дадут мне какой-то новый материал о Пикассо для статьи, – сказала я, перекрикивая гомон в помещении бара. – Мы можем позволить себе выпить еще по одной?

– Почему бы и нет? Завтра будет завтра, а сегодня еще не закончилось.

Элен помахала пустым бокалом из-под мартини, и бармен направился к нашему концу стойки.

– У Джеральда была короткая художественная карьера в Париже двадцатых годов, – продолжала я. – У него нет крупных работ, но он был знаком со всеми, как и его жена. А теперь они живут в Нью-Джерси.

Мы были работающими девушками и экономили, чтобы купить чулки или губную помаду, в ожидании лучших времен. Мы обе понимали, что еще много лет можем называться девушками и по-прежнему ждать у моря погоды, пока не станем ожесточенными старыми девами, потому что лучшие времена так и не наступили. Приближаясь к тридцати, мы уже различали эту черту.

Элен отсалютовала мне своим мартини.

– Надеюсь увидеть физиономию Рида, когда ты вручишь ему эту статью!

– Я тоже. Но сперва мне придется убедить Мерфи, чтобы они поговорили со мной.

Была и другая проблема. Прах моей матери в урне на книжной полке ожидал упокоения. Вот только мать не говорила мне, где хочет его развеять. Еще один из ее многочисленных секретов… И Уильям, который хотел жениться на мне, уставший от ожидания и от проволочек с моей стороны.

– Будет хорошо выбраться из Нью-Йорка на день-другой, – сказала я. – Элен, если кто-то будет искать меня, когда я отправлюсь к Саре Мерфи, просто скажи, что не знаешь, где я. Хорошо?

– Даже Уильяму?

– Даже Уильяму.

– Если ты находишься в одном из списков Маккарти, тебе будет лучше выйти замуж и сменить фамилию, – сказала Элен.

– Возможно.

Мы допили мартини и надели пальто.

– А знаешь, он коммунист, – сказала я. – Уже давно.

– Кто?

– Пикассо.

* * *

Сидя в автомобиле на темной обочине Пэлисейд-роуд, я думала о том, что Дэвид Рид запланировал мою неудачу. Он знал, как невероятно трудно найти новый материал о таком знаменитом художнике, как Пикассо: особенно потому, что я не могла лично побеседовать с ним. Дэвид Рид не хотел, чтобы женское имя оскверняло его журнал. Я провела несколько славных минут, мечтая о возмездии, о моих многочисленных статьях, о Пулитцеровской премии и о том, как исполнительный совет предлагает мне должность шеф-редактора журнала… и увольняет Рида. «Как тебе такое, мистер Рид?»

Дорожное движение становилось все менее активным. Было почти восемь вечера, и я слышала, как звуки ночи сплетаются с более громким городским шумом: уханье совы, странные стоны ветра, дующего над рекой Гудзон за жилыми кварталами. Сумерки окрасили яркие осенние листья в ржаво-серый цвет, а теперь подступающая ночь стирала все краски.

Было уже слишком поздно стучаться в дверь Сары Мерфи, даже если бы я смогла найти ее. «Просто поеду, – решила я. – Черта с два я буду спать на обочине!»

3 Алана

Через несколько минут я свернула с главной дороги на боковую улицу, а потом – в узкий переулок. Потом проехала мимо большого дома в стиле королевы Анны; его желтый силуэт выделялся в сиреневых сумерках. Перед ним находилась дорожная вывеска. Я быстро развернулась и остановилась на гравийной подъездной дорожке.

«Гостиница Бреннана» – гласила вывеска, установленная в саду перед домом. Лестница поднималась к крытой веранде. В нескольких окнах горел свет, где-то лаяла собака. Я взяла небольшой дорожный чемодан и направилась к парадной двери.

Внутри меня встретил холл, отделанный деревянными панелями, восточные ковры и стены с книжными шкафами и живописью. Картины были выполнены в демонстративно викторианской манере: девочки с котятами на руках и матери, склонившиеся над колыбелями. Впрочем, несколько морских пейзажей были неплохой имитацией полотен Тернера[19].

Стойка регистрации нашлась сразу у подножия красивой лестницы из красного дерева.

Передо мной регистрировалась семья – мать, отец и две маленькие девочки, быстро и тихо говорившие друг с другом по-испански. Когда одна из них, лет шести на вид, круто развернулась и столкнулась со мной, мать пустилась в многословные извинения.

– Никаких проблем, – сказала я на испанском. – У вас чудесный ребенок! Nina encantodora[20].