Любовницы по наследству

Бессонная ночь, проведённая в здании управления внутренних дел, никогда не может сказаться положительно на состоянии здоровья человека. Эту истину я усвоил уже давно, ещё в восемнадцатилетнем возрасте, когда с толпой таких же пьяных подростков, как сам, имел наглость затеять драку с другой группой ребят. Друзья, которых тогда обе компании провожали в армию, давно уже находились в военкомате, а мы всё продолжали выяснять отношения между собой до тех пор, пока силами милицейского наряда не были успокоены и «обласканы». Более везучим из наших товарищей удалось вовремя удрать с места происшествия и обойти стороной сию не слишком приятную процедуру, но я, к сожалению, к таковым не относился, поэтому вынужден был коротать ночь вдалеке от родного дома. Пришедшие на утро мои родители предъявили дежурному офицеру повестку, гласящую о том, что через неделю, возможно, подобная драка повторится, но только без моего участия, потому что я к тому времени буду уже внутри призывного пункта. Дежурный, конечно же, пошел на уступки «будущему защитнику отечества», но перед тем, как меня отпустить, всё же прочитал мне необходимую лекцию о примерном поведении, из которой я не понял буквально ничего, кроме, разумеется, насыщенных матерными словами высказываний. Мне пришлось молча кивать головой и со всем соглашаться. От отца дома я подобного не услышал. Он мне в то время разрешал всё, потому, что знал, — вскоре его сыночка ждёт чуткое воспитание армейских офицеров, отличающихся куда более «интеллигентными манерами», чем их милицейский коллега, — они то и проведут со мной весь необходимый курс важного жизненного обучения.

С того момента прошло уже почти десять лет, а я всё ещё никак не мог забыть того неприятного запаха и той насыщенной ароматами неприязни атмосферы, которой были пропитаны рабочие помещения служителей закона…

На этот раз в изолятор меня не посадили, — продержали целую ночь в приёмной, но данное обстоятельство мало что меняло, если учитывать тот факт, что в моей квартире несколько часов перед этим толпилась оперативная группа, которая хоть ничего из моих вещей с собой и не забрала, но всё же своими действиями заставила моих соседей по лестничной площадке смотреть на меня, как на самого отъявленного и закоренелого преступника.

За ночь меня допросили три раза. От постоянных объяснений начинало уже немного побаливать горло, а пальцы правой руки млели от заполнения бумаг в целях бюрократической волокиты, но работников нашей доблестной милиции данное неудобство явно интересовало меньше всего…

Следователь явился на работу, как положено, в восемь утра и начал допрашивать меня по-новому. Хорошо, что хоть он, вопреки ожиданиям, оказался человеком приятной наружности, чем-то даже похожим на меня, но немного старше возрастом, с такими же редкими русыми волосами и добродушными глазами. Он представился, как капитан уголовного розыска Харченко Виктор Иванович, и проявил себя в разговоре довольно приятным собеседником, явно отличавшимся эрудицией от того офицера, с которым свела меня судьба в бурной юности. Одет он был в штатское — черный потертый пиджак поверх сиреневого свитера с высоким воротником и несколько мятые брюки, довольно хорошо констатирующие тот факт, что если у него и есть супруга, то за своим мужем эта дама следит менее всего. Мы сидели друг напротив друга за старым поцарапанным дубовым столом, который наверняка стоял здесь ещё со времён Феликса Эдмундовича, чей портрет занимал в кабинете чуть ли не четверть стены.

— Стало быть, вы говорите, Андрей Николаевич, что Колесников просил у вас ночлега?

— Да, такое иногда случается, — апатично ответил я в очередной раз. — Мы с Юрием давно дружим… вернее, дружили, и, бывало, ночевали один у одного в последнее время, после его развода с женой.

— Вы в курсе, почему они развелись? — Харченко говорил официальным тоном, не произнося ничего лишнего. — Впрочем, мы её ещё допросим. Я отлично понимаю — в чужую жизнь никто ведь вмешиваться не хочет.

— Да, не хочу, — отрешенно закивал головой я. Настроения для шуток в тот момент у меня не было. Хоть за ночь от шока удалось отойти и смирится с ужасными обстоятельствами, в горле всё равно оставался огромный ком, который никак не спешил растворяться. Никак не хотелось верить в то, что Юрки больше нет, что он больше никогда не приедет ко мне в гости на своём новеньком «Опеле», не улыбнётся лукаво и не попросит ключей от квартиры, чтобы сразу же после этого выставить меня за дверь и заняться там любовью со своей очередной пассией. Если бы заранее знать, что такое случится, разве отпустил бы я его из своего жилья. Зубами бы вцепился в воротник его пальто, к креслу бы собственным ремнем привязал, но уйти бы не позволил. Пусть бы жил у меня человек хоть десять лет, хоть навсегда бы оставался… Но разве можно угадать, где придётся упасть, чтобы заранее соломки подстелить?

Застоявшаяся пыль стандартного милицейского кабинета тонкой струёй ударила мне в ноздри, заставив возвратиться из дня вчерашнего в день сегодняшний.