Любовное состязание

Но сейчас, когда дамы в большинстве своем разошлись по спальням, чтобы переодеться к приближающемуся Испытанию в Искусстве Верховой Езды, а господа отправились в конюшню тянуть жребий, чтобы выбрать себе лошадей, благоприятный момент настал.

Только накануне вечером Эммелайн узнала, что Дункан попросил платок на счастье у Джейн Тиндейл, и это известие наполнило ее душу тревогой. Она просто не знала, что и подумать. Да, она уже успела заметить, что Дункан до некоторой степени охладел к Грэйс, но почему-то больше, чем любые другие проявления невнимания с его стороны, ее поразил тот факт, что он обратился к Джейн, а не к Грэйс за талисманом для скачек.

Грэйс прервала невеселый ход ее мыслей, спросив у Эммелайн, беспокоит ли ее по-прежнему ушибленное запястье.

— Я знаю, ты больно ушиблась, только не хочешь в этом признаться! Но вчера вечером леди Пенрит сказала мне, что доктор нашел у тебя растяжение.

— Я вовсе не собиралась скрытничать, просто мне не хотелось, чтобы друзья слишком сильно огорчались из-за меня. По правде говоря, я повредила руку еще в прошлом году, и она побаливает с тех самых пор. Мне кажется, что в этом и кроется причина моего злосчастного падения в минувшую субботу. — Потрогав запястье, Эммелайн продолжала:

— Опухоль совершенно прошла, больно бывает только по ночам, да и то если я перед этим слишком много танцевала. Но прошу тебя: никому ни слова! Скажи мне лучше, что, по-твоему, могло случиться с Дунканом? Почему он на тебя больше не смотрит? Прошлая суббота казалась такой многообещающей! Даже ты не станешь этого отрицать!

— Я… я точно не знаю, — пролепетала Грэйс, опуская глаза к своим перчаткам, обшитым кружевцем. — Во время тех скачек мне казалось, что Дункан всерьез мною увлекся. Не знаю, заметила ты или нет, но после победы в последнем забеге он поцеловал мне руку. По-настоящему! А потом мы с ним разговаривали за обедом, и все было прекрасно. Но с воскресенья он совершенно переменился, стал таким чужим, таким холодным! Честное слово, я просто не знаю, что и думать!

— Это все проделки Конистана! — уверенно заявила Эммелайн. — Ничего другого и быть не может. Как я теперь припоминаю, Блайндерз мне говорил, что поздним вечером в субботу Дункан со своим братом играл в бильярд, и что партия затянулась за полночь. Немного коньяку, парочка бескорыстных братских советов — много ли нужно, чтобы его милости удалось сокрушить пробуждающуюся любовь к тебе Дункана!

— Если его пробуждающаяся любовь так слаба, так подвержена колебаниям…

— Глупости! Дело вовсе не в этом. Если бы не вмешательство Конистана, я не сомневаюсь, что твой платок был бы в кармане Дункана. Да, кстати, кому ты дала свой платок?

— Чарльзу Силлоту, — ответила Грэйс, В причем ее лицо стало пунцовым.

— Мистеру Силлоту? — переспросила Эммелайн. — Но почему ты смущаешься? Разве он… Нет, не может быть! Неужели он влюблен в тебя?

— Он так сказал, — теперь щеки Грэйс приобрели багровый оттенок.

— Но это же замечательно! Если Дункан увидит, что за тобой гоняется кто-то другой, поверь мне, у него в груди проснется охотничий азарт!

Грэйс прижала руку к щеке.

— Эммелайн, я самое порочное создание на свете! Ты себе даже представить не можешь!

Пораженная Эммелайн принялась расспрашивать, путем каких умозаключений Грэйс удалось прийти к столь нелестному мнению о себе.

— Мне кажется, я сама поощрила мистера Силлота! Я вовсе не хотела, но когда красивый молодой человек просит у тебя платок на счастье и признается в любви, это так приятно! Но я… я… о, это было так дурно с моей стороны!

В ту же минуту воображение услужливо подсказало Эммелайн сразу несколько действительно дурных и даже непристойных вещей, но — сколько ни старалась — она не могла поверить, что Грэйс Баттермир способна совершить хоть одну из них.

— Должна признаться, я просто мечтаю услышать, что же ты такого натворила?

Грэйс тяжело вздохнула.

— Я… я ему улыбалась. Я знаю, мне не следовало этого делать, но ты представить себе не можешь, как это замечательно, когда ты… когда тебя… — нет, Грэйс явно была не в состоянии описать то неповторимое чувство, которое испытывает девушка, когда за нею ухаживает красивый молодой человек.

— Когда тобой восхищаются? — тихонько подсказала Эммелайн.

— Да, верно! — кивнула Грэйс. — Это ведь было очень дурно? Мне не следовало так поступать?

— Нет ничего дурного в том, что девушка не скупится на улыбки, особенно такая невинная и бесхитростная, как ты, — живо возразила Эммелайн. — Если джентльмену угодно толковать твои улыбки иначе, чем ты предполагала, значит, ему и отвечать за последствия своей слепоты…

— Но то же самое можно сказать и обо мне! Я тоже думала, что улыбки Дункана означают нечто большее!

Эммелайн поморщилась, услыхав такое сравнение. Ведь, безусловно, не было и не могло быть ничего общего между любовью Грэйс к Дункану и tendre[23], якобы возникшим у мистера Силлота к Грэйс! Нет-нет, это было совершенно невозможно!