Любовное зелье колдуна-болтуна

Записи он показал издали, трогать их не разрешил. Григория поразило количество тетрадей, любовно переплетенных в кожу, — Кудрявцевы вели их из поколения в поколение. Ученый пояснил, что в бумагах масса, как он сказал, «гениальных» рецептов от кашля, насморка, венерических заболеваний, разных инфекций, вирусов. Знахари ничего не слышали о последних, но как-то ухитрились сообразить, что воспаление легких надо лечить одним способом, а грипп другим. Правда, слово «грипп» Кудрявцевы не употребляли, называли болезнь «ломота», но подчеркивали: если недужный сразу с высокой температурой слег, а из носа у него не течет, лечить его надо по-особенному.

Окончательно потряс молодого медика рассказ о яде, действовавшем чрезвычайно хитро. Человека, получившего его порцию, мучила боль в суставах, потом резко стартовала температура, поднималось давление. Врачи лечили пациента, но ничего не помогало, через несколько дней несчастный погибал, чаще всего не выдерживало сердце. И никто не подозревал отравления, все полагали, что человека сгубил грипп или, как говорили в давние годы, «испанка».

Фролов ушел тогда от Вербицкого с перевернутым сознанием. Потому что понял: народная медицина мощнейшее оружие, просто он ничего о ней не знает.

Затем он закончил учебу, а профессор переехал за город, и больше они не встречались. Но провизору известно, что у Вербицкого есть дочь, которая продолжает дело отца, тоже стала профессором, придумала недавно новое лекарство.

После ареста Кудрявцевых лексикон жителей Лоскутова и окрестностей обогатился выражением: «микстура Чубареки». Так называли все плохое, вредное, убивающее. Народ соединил легенду о духе водяного и реально живших Кудрявцевых в одно целое, говорил, что им помогал Чубарека, лекарства делал. Чушь, в общем, несли. Сейчас уже мало кто про микстуру Чубареки вспоминает, но у людей возраста Григория Николаевича нет-нет да и проскочат иногда эти слова. Вот и он их несколько минут назад произнес…

— Температура, ломота в суставах, потом насморк, кашель, повышение давления и смерть, несмотря на усилия врачей? — уточнила я. — Больным ставили диагноз «грипп»?

— Да, — подтвердил Фролов. — В том и хитрость яда: симптоматика абсолютно не напоминала отравление и прекрасно вписывалась в картину вирусной инфекции.

— Очень интересно! — воскликнула я.

— Душенька, разве красивую женщину могут занимать тяжкие преступления? — укорил меня Григорий Николаевич. — Вы же нежный цветок! Или принадлежите к тем дамам, которые смотрят криминальные новости?

Я заверила милого дедушку, что не имею ни малейшего отношения к особам, увлекающимся телевизионными полицейскими расследованиями, и попрощалась. Затем взглянула на самозабвенно храпящего Ивана Никифоровича, взяла со стола брошенный им ключ от номера, прихватила подушку, байковое одеяло с надписью «Ноги» и отправилась в «Японию».

Глава 17

В восемь утра на бензоколонке никого не было. Я показала зевающей продавщице чек и спросила:

— Не помните, кто делал эти покупки?

Торговка отреагировала грубо.

— А тебе что за дело?

Я вынула бордовое удостоверение.

— Полиция… — поморщилась тетка. — Так бы сразу и сказали. Тут обычно покупателей лом, все проезжие, вижу их один раз в жизни, лиц не запоминаю, имен не спрашиваю.

— А если кредиткой расплачивались? — прищурилась я. — Вообще-то положено паспорт требовать.

— Положено-покладено, — проворчала женщина. — Мне вон два выходных положено и зарплата по пятнадцатым числам. Так отдыхать третью неделю не отпускают. И по этому чеку наличка была.

— Товар приобрела маленькая девочка, — продолжила я, — ей от восьми до двенадцати лет, собирает альбом «Куколки», вероятно, живет в Безбожном, в бараке.

Торговка поджала губы, а я говорила дальше.

— Она была одна, без родителей, пришла пешком или приехала на велосипеде, могла выпить колу и ела конфеты прямо у прилавка. Обратите внимание: стоимость ее покупки двести сорок четыре рубля.

— И что? — вопросила продавщица. — Я никого не обманываю. Можете на ценники посмотреть и пересчитать. Точно, как в аптеке.

— Я не подозреваю вас в нечестности, — улыбнулась я, — сразу видно, что вы человек порядочный, аккуратный, внимательный, любите детей, никогда их не обидите. Веду речь о другом. Если дам вам тысячу, а товара возьму на триста целковых, на чеке будет строчка — получена тысяча, сдача семьсот. Так?

— Конечно, — уже другим, приветливым тоном ответила женщина.

Я постучала пальцем по ксерокопии кассового документа.

— А здесь такой позиции нет. Почему?

— Значит, покупатель ровно отсчитал, копейка в копеечку, — ожидаемо ответила продавщица.

— Двести сорок четыре рубля, — нараспев произнесла я, — не у всякого такая сумма в портмоне найдется. Большинство людей вытащит три сотни или две плюс полтинник. Вы на чай берете? Может, покупатель дал денег чуть больше и сказал: «Сдачу себе оставьте»?

— Не откажусь от бакшиша, — усмехнулась тетка, — да никто пока не предлагал. Народ жадный, даже копеечки с блюдечка сгребает, и большинство теперь кредитки сует.

— Двести сорок четыре целковых, — упорно повторила я.