Любовные чары

Хорошо бы им наткнуться на медведя. Я бы помог медведю, а то у человека слишком явное преимущество, а надо быть честными даже со зверьем, если зверь, конечно, зверь, а не человек.

Фицрой разложил на чистой скатерке мясо, сыр и хлеб, вытащил две чаши и бурдюк с вином. Я покосился с неодобрением.

— Думал, это я неженка…

Он ответил обидчиво:

— При чем тут? Я люблю уют и красивую жизнь. Чаши не нравятся?.. Так из бурдюка и свинья пить умеет!

Он сказал обидчиво:

— Я знаю свинью, что умеет пить из чаши!.. Еще как знаю. Но я добрый, даже не скажу свинье, что она свинья. Хотя она и сама знает…

Я смотрел, как он наливает вино, темно-красное, душистое, а когда я сделал глоток, охнул.

— Это то же самое, что наливали в королевском зале?

Он ухмыльнулся.

— А ты как думал? Я Фицрой, а не какой-то зачуханный Юджин.

— Согласен-согласен, — пробормотал я и сделал глоток побольше. — Просто бесподобное… Беру свои слова взад. Такое, ты прав, можно только из чаш! Из бурдюка — оскорбление и даже унизительно для такого вина. Недопустимо. У вина тоже есть достоинство, если оно благородное вино, а не всякое там.

Он блаженно улыбался, мы пили и неспешно ели, все это в самом деле напоминает пикник на свежем воздухе, даже подготовленная для стрельбы снайперская винтовка выглядит несерьезно, будто я пришел просто пострелять в белый свет.

Далеко-далеко вроде бы гавкнула собака, я человек городской и дитя асфальта, не среагировал, но Фицрой сразу допил вино и поставил на скатерть пустую чашу.

— Началось, — сказал он бодро и уточнил:

—Начинается.

— Загонщики? — спросил я мудро.

— Нет, — ответил он, — их собаки. Но еще, судя по лаю, зверя не видят. Так, воздух нюхают, землю, там следы хоть и старые, но запах держится долго…

Я допивать не стал, снайперам вообще лучше не пить и даже не есть досыта, вообще жить медитирующим йогом.

Он проследил, как я отставил чашу и поднялся.

— Слишком не высовывайся!

— А что, — спросил я, — подойдут близко?

— Вряд ли. Но так… на всякий случай.

— Ты мудер, — сказал я. — Быстро схватываешь. Пора тебя придушить.

Он ухмыльнулся, а я лег между валунов на вершине и начал рассматривать местность внизу пока что поверх телескопического прицела.

Долгое время ничего не происходило, потом между деревьями начали мелькать рыжие пятна быстрых косуль, оленей, а собачий лай становился все громче и громче.

— Сейчас-сейчас, — пробормотал он над моим ухом, — сейчас увидим и охотников.

— Следом за собаками?

— С ума сошел? С другой стороны долины!

— Ага, — сказал я и чуть переместил длинный ствол, чтобы дуло смотрело на другой конец обширной поляны, которую Фицрой назвал долиной.

Справа собачий лай все громче, наконец из-за деревьев выбежали самые ленивые олени и целое стадо кабанов, а за ними загонщики с собаками на длинных поводках.

Те в таком азарте рвутся вперед, распахнув пасти и высунув длинные языки, что гребут лапами землю. Туго натянутые веревки вот-вот лопнут, потому сами загонщики бегут, откинувшись назад всем корпусом. Фицрой сказал с беспокойством:

— Что-то охотники запаздывают…

Я лег поудобнее и прильнул к окуляру, но слишком большое увеличение, надо сбавить, изображение слишком прыгает, торопливо повернул колесико, а другой рукой рычаг, восстанавливая резкость…

Фицрой буркнул с сочувствием:

— Нелегкое это дело?

— Быть человеком? — спросил я. — Хуже некуда.

— Есть, — возразил он. — Что?

— Быть колдуном, — сообщил он. — У тебя вот руки трясутся.

— Это я кур крал, — признался я.

— Зачем?

— Нравится, — сказал я. — Что-то в этом есть такое, нарушительное… А человеку всегда надо что-то да нарушать, иначе он и не человек. Точнее, не мужчина. Женщины нарушать не любят, хотя иногда решаются. А мы просто обожаем…

— Это да, — согласился он. — Ого, вот они!..

Глядя поверх прицела, я увидел, как с другой стороны стены леса распахиваются кусты, кони выметываются разгоряченные, в седлах празднично вопящие всадники, молодые и немолодые лорды, их слуги и прочие спутники, вплоть до поваров.

— Охотники, — пробормотал он презрительно, — мне как-то пришлось одного знатнейшего лорда сопровождать… Никак он не мог ничего подстрелить, хотя лук у него был лучший во всем королевстве!..

— Ну-ну, — сказал я. — Дальше.

Он махнул рукой.

— Я взял заячью шкуру, натянул на кота и посадил под куст. Мой лорд увидел, начал подкрадываться, да так близко подошел, что заяц бы давно убежал, а коту что, сидит себе и мышей высматривает. Ну, прицелился мой горе-охотник, спустил стрелу… И хотя где-то шагов с десяти, но ухитрился только по носу бедную зверюшку щелкнуть.

— Ух ты, — сказал я, уже догадываясь, что дальше.

— Вот-вот. Заяц этот мявкнул страшным голосом, прыгнул на дерево и мигом взбежал на самую вершину!.. Мой лорд бросил лук и всю дорогу бежал до своего замка, даже позабыв, что прибыл на коне… Эх, где же король, не зрю…

— Не высовывайся, — напомнил я.

— Не заметят, — успокоил он. — Ты какую-то совсем колдовскую одежду мне сосватал! Ее не только ничем не рассечь, она еще и цвет меняет, как жаба какая-то…