Любовные чары

— Сдаюсь. Давай еще по чашке кофе, а потом я тебе в постели под пытками признаюсь.

Звякнул сигнал вызова, на телестене появилась сияющая Аня, проворковала счастливым голосом:

— Заказ прибыл!.. Спрашивают, куда везти, в дом или в беседку?

— В дом, — велел я.

Часть третья

Глава 1

Ворота отъехали в сторону, во двор вкатил небольшой грузовой автомобиль. Двое парней моментально распахнули задние дверцы, с натугой вытащили массивный ящик, похожий на празднично украшенный гроб.

Я вышел на крыльцо, Мариэтта, не удосужившись одеться, пошла следом, однако парни внимания не очень-то обратили, сейчас все женщины лепят фигуры по одному стандарту, так что увидел одну — увидел и всех остальных. Один сказал мне:

— Вы хозяин?.. Распишитесь. Да-да, здесь приложите палец и вот здесь… Спасибо! Все, можете забирать.

Он щелкнул пальцами, дверка гроба распахнулась, оттуда вышла сияющая новенькой плотью Аня Межелайтис, уставилась в меня счастливыми глазами.

— Дорогой, — проговорила она тоненьким голоском, — как я счастлива…

Я спросил в недоумении:

— Теперь такая заводская сборка?

Она ответила щебечущим голоском:

— Да, милый. Но я из нашего с тобой домика связалась с этим телом и закачала на базовую основу всю свою личность. И кое-что в нем поправила, сообразуясь с твоим вкусом. Мне так нравится тебе угождать и делать приятное… Пока меня везли, разобралась, что где в доме. Кое-что изменила, передвинула мебель…

Я охнул, у всех женщин самое неистребимое хобби, болезнь и мания — хотя бы раз в месяц двигать по комнатам мебель, а эта начала сразу, еще даже в дом не въехала!

— Я этим манипуляторам лапы переломаю, — пообещал я. — А мебель прибью к полу вот такими гвоздями. Здесь я хозяин, доминант и альфа-самец.

Она посмотрела на меня округлившимися глазами.

— Милый, а ты изменился…

Из-за моей спины раздался злой голос:

— Это точно.

Позеленевшая от ярости Мариэтта медленно спустилась по ступенькам, напоминая величественными движениями не то царицу Клеопатру, не то кого-то еще знакомого.

Остановившись перед замершей в испуге Аней, она потребовала:

— И что эта кукла умеет лучше, чем я?

Я хотел напомнить, что эта кукла не спорит и не арестовывает меня, но уже стал дипломатом после посольства в Уламрию, сказал уклончиво:

— Но она всегда в доме, а ты где-то на службе.

— И тебе не надоест, — спросила Мариэтта, — что она всегда в доме?

Аня посмотрела на меня, на нее и ответила тем же милым голоском:

— Я могу лечь в ящик, закрыться, словно меня нет, и ждать, когда позовут. А ты?

Мариэтта молча повернулась и пошла в дом. Аня улыбнулась мне.

— Милый?

— Ляг в ящик, — велел я, — закройся и вообще жди там, пока позову.

— Хорошо, — ответила она послушно. — А где поставить ящик? Можно в гостиной рядом с телевизором?

— Нет, — отрезал я. — В кладовке!

— Хорошо, — повторила она. — Ты только не волнуйся, милый. У тебя давление подскочило, а сердцебиение участилось на шесть ударов…

— Выполняй, — рыкнул я и пошел в дом.

Мариэтта стоит перед плитой и кинектит насчет будущего ужина, все еще в одних трусиках, но чувствую, что уже готова одеться и уйти или хотя бы только одеться, а это тоже не гуд.

— И что, — спросила она, не поворачиваясь, — она ляжет с нами?

— А что это изменит? — спросил я. Она отрезала:

— Изменит! Все изменит.

— Хорошо, — ответил я и сказал со вздохом:

—Она поспит в своем ящике. Как Дракула в гробу.

— Испробуешь, — спросила она ядовито, — утром, когда уеду на работу?

— Если будет время, — согласился я. — Хотя вообще-то у меня отпуск.

— Скотина, — сказала она.

— Да, — согласился я. — Признание в себе скотства — это путь истинного демократа к пониманию своей сути. И отправная точка на долгом пути совершенствования.

— У тебя это особенно долгий путь, — заявила она.

— Почему?

— Ты все еще на этой точке. Питекантропьей.

Я вздохнул.

— Когда же доберусь хотя бы до неандертальца…

— Не скоро, — сообщила она. — Очень не скоро. А насчет кроманьонца даже не думай.

На кухне щелкнуло, прозвучала мелодия, крышка плиты раздвинулась, снизу поднялся поднос с расточающим ароматы пирогом, двумя широкими тарелками с разной хренью, теперь еда совсем не похожа на еду, и двумя полулитровыми бокалами вина. Ума не приложу, как это все готовят одновременно, потому что пирог горячий, а вино холодное, но вообще-то приличные мужчины о кухне не говорят и способами приготовления не интересуются.

Мариэтта ловко вытащила, я хотел помочь, но сама перенесла к столу и красиво расставила, не забыв положить салфетки, которыми я вообще-то пользовался всего пару раз в жизни.

— Круто, — сказал я, — мне казалось, мы полчаса тому ели…

— Десерт не успели, — пояснила она.

— Это десерт?

— А что, по-твоему?

— Еда, — ответил я бесхитростно. — Но нет-нет, я поесть готов всегда! Спасибо!

— Это не все тебе, — предупредила она. — Есть я тоже умею. А теперь признавайся, где ты был весь день?

Я насторожился, вдруг спрашивает неспроста, но постарался ответить как можно безмятежнее:

— Уже и не помню… Вроде бы лежал на диване. Потом сидел в кресле-качалке.

— А потом?

— Потом начал раскачиваться. Она спросила сердито:

— И так весь день?