Любовные детективные истории

Толстая Тамара Григорьевна Чуркина мирно почитывала романчик, а из капельницы ей в вену мирно капало какое-то обезболивающее. Завидев Шумакова, она заулыбалась и задрала на лоб очки. Шумаков тоже улыбнулся, сделал вид, что проверил ее капельницу и внимательно осмотрел ту, что была задвинута в угол.

Держатель на ней на самом деле оказался сломан.

Выходит, не врал Сергей Лебедев, сердцеед и бонвиван!..

Лучше бы врал.

Лучше бы он врал, а Глеб говорил правду.

Нонну Васильевну Шумаков нашел в переходе между оперблоком и палатами. Она отчитывала Люсю, санитарку, как известно, «старой закалки».

– Нонна, почему ты ушла от больного? – услав Люсю, – спросил Шумаков. – Ты ушла, и он помер, черт побери!..

– Димочка, он бы и так помер, – сказала Нонна жалобно. – Ну, ты же знаешь! Он был совсем старенький, мы ему даже хотели в операции отказать, анестезиолог хотел, ты же помнишь! А его уговорили, и операцию ты сделал… как всегда… ну что ты, Шумаков? Ну, это же правда!

Она смотрела на него лукавыми глазами, вроде бы печалилась, а может, и смеялась. У нее были лукавые глаза, светлые волосы, пышная грудь, на которой не сходилась ни одна роба, и прокуренный низкий голос.

Еще у нее недавно завелся внук, и она его обожала.

С Нонной он тоже работал целую вечность, как и с Люсей, и представить себе не мог, что она может… хладнокровно убить его больного.

Впрочем, что мы знаем о наших ближних?

– Кто капельницу ему менял?

– Никто не менял, Дим. Ты назначил, я поставила, и все. Больше не подходил никто. – Глаза у нее перестали смеяться, стали сосредоточенными и, кажется, даже потемнели. Она умела так серьезнеть, глазами. – Как можно!

– Откуда ты знаешь, что никто не менял, если тебя на месте не было?

– Да кому в голову взбредет у твоего больного капельницу менять? Ты же сам назначил!

Тому, кто собирался его убить, подумал Шумаков мрачно. Тому, кто его убил. Он не мог признаться Нонне в том, что безобидный препарат, который он назначил, он сам и нашел в мусорном ведерке в ординаторской.

– Я подарки получала, – сказала сестра осторожно. – Я каждый год получаю, ты же знаешь. Я и в этот раз получила. Себе взяла и Машке дала, она конфеты шоколадные обожает. Сейчас на диете, а потом, сказала, съест. На праздник. Глебовой Шурке отдала…

– А где ты ее видела?

– Шурку-то? Она заезжала. А что?

– Ты ей только подарок отдала?

Нонна пожала плечами. Роба на груди поднялась и пошла складками.

– Я подарок, а Глеб пакет отдал какой-то. Сказал, чтобы не смотрела, там подарки. А что такое, Дмитрий?

Значит, Глеб все-таки покупал подарок. Все-таки покупал. Все в порядке. Он покупал Шурке подарок. Он так и сказал с самого начала, хотя не знал, в чем Шумаков его… подозревал.

– Нонна, а еще? – проскулил он жалобно. – Еще что-нибудь ты видела или… слышала? Что-нибудь странное или… подозрительное, а?

– Дмитрий, что случилось?

Он промолчал.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Понятия не имею. И не пойму, чего ты хочешь-то от меня?

Про то, что в капельнице поменяли пакет, Шумаков не мог Нонне сказать.

И еще ему очень было жаль телевизионную «звезду» Катю Рождествину, которая жила с дедом и, кажется, очень его любила.

При мысли о Кате он моментально вспомнил ее «урода» в кашемировом пальто и окончательно из-за этого расстроился.

Почему самые лучшие, самые красивые и самые нежные женщины всегда достаются уродам в кашемировых пальто?

Оставив недоумевающую Нонну в коридоре, он вернулся в ординаторскую, согнал Лебедева с кресла и открыл в компьютере данные на поступившего две недели назад Петра Елизаровича Рождествина.

Ему нужен был телефон.

Телефон он нашел.

Он работал у Склифосовского и никогда не позволял себе дамских штучек, вроде нервности излишней или институтской робости, поэтому он позвонил.

Оскорбленный Лебедев выключил телевизор, повернулся спиной, сложил на груди руки по-наполеоновски и уставился в метель. В ухо Шумакову ввинчивались длинные гудки.

Би-ип. Би-ип. Би-ип.

Сергей сопел.

На елке вздрогнул и прозвенел колокольчик, и в это момент трубку сняли.

– Да.

– Это Шумаков, – сказал он быстро, – могу я поговорить с Екатериной Рождествиной?

– Здравствуйте, – выговорили в трубке, – впрочем, мы сегодня уже виделись. Вы что-то хотите мне сказать?

– Я хочу поговорить о вашем дедушке, – он специально говорил быстро, чтобы не было возможности отступить. – Боюсь, мне нужно… сказать вам… что…

– Что?

– Приезжайте, – предложил он, – приезжайте, и мы поговорим.

Она подумала какое-то время.

– Хорошо. Но не в больнице, если можно. Мне в больнице… плохо делается. Я подъеду, а вы выходите. У меня черная «Хонда». Джип.

– Я найду вас. – Тут вдруг Шумаков понял, что волнуется, как будто она назначает ему свидание.

– Через полчаса я подъеду.

Как он станет говорить ей, что деда убили? Как? Какие найдет для этого слова?

Он подошел к Сереже и из-за его плеча глянул в сад. Снег все летел и летел, и не было ему ни конца ни краю. Одинокий пес сидел под фонарем и мотал головой – стряхивал снег.