Любовные драмы русских поэтов

Или короткое четверостишье, которое он назвал «Спиритическим предсказанием»:

Дни настают борьбы и торжества,
Достигнет Русь завещанных границ,
И будет старая Москва
Новейшею из трех ее столиц.

Или стихотворение «Рассвет», тоже пророческое:

Еще молчат колокола,
А уж восток заря румянит;
Ночь бесконечная прошла,
И скоро светлый день настанет.
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Раздайся благовестный звон,
И весь Восток им огласися!
Тебя зовет и будит он, —
Вставай, мужайся, ополчися!
В доспехи веры грудь одень,
И с Богом, исполин державный!..
О Русь, велик грядущий день,
Вселенский день и православный!

Федора Ивановича Тютчева вполне заслуженно называли «поэтом-пророком»!

И вдруг выясняется, что этот добросовестнейший работник Коллегии иностранных дел, этот поэт, прославлявший доблесть, честь, мужество и славу, был трижды женат и, мало того, не упускал случая завести любовный роман, когда случалось встретить достойный, по его мнению, предмет обожания. Причем от первой жены ушел ко второй просто, без каких-либо объяснений, как обычно уходят, к примеру, на службу. Еще не расставшись со второй женой и, представьте, продолжая ее любить, он сделал стремительные движения навстречу новой любви, навстречу новой избранницы.

Ну а о связях, которые не оканчивались браками, мы и говорить не будем. Так что же это? Во времена оные за такое поведение, назвав его распущенностью, вызвали бы на партком и пропесочили по первое число. Но при Тютчеве парткомов не было. Однако были общество и общественное мнение… Общество не простило Тютчеву его третий брак, ну а то, что он – величайший поэт России, – вызывало лишь еще больший гнев и еще более дерзкие на него нападки.

Так кто же прав? И действительно ли Тютчев был ловеласом, донжуаном, словом, мог соответствовать многим подобным эпитетом, которым награждали общественные ревнители благочестия.

Давайте послушаем, что говорил о нем сын, Федор Федорович Тютчев, ставший, между прочим, великолепным русским военным писателем. Судьба сына великого поэта достойна того, чтобы стать предметом отдельного исследования. Федор Федорович Тютчев, сын поэта и его избранницы Елены Александровны Денисьевой, всю жизнь свою посвятил Отечеству. Он служил в пограничной страже, воевал на фронтах Первой мировой войны, дослужился до чина полковника и умер от ран в госпитале в 1916 году.

Об отце, точнее об амурных увлечениях отца, он вспоминал так: «Федор Иванович, всю жизнь свою, до последних дней увлекавшийся женщинами, имевший среди них почти сказочный успех, никогда не был тем, что мы называем развратником, донжуаном, ловеласом. Ничего подобного. В его отношениях не было и тени какой-либо грязи, чего-нибудь низменного, недостойного.

В свои отношения к женщинам он вносил такую массу поэзии, такую тонкую деликатность чувств, такую мягкость, что походил больше на жреца, преклоняющегося перед своим кумиром, чем на счастливого обладателя».

Он мог написать жене, причем жене, уже бывшей, в разгар своей новой любви: «Ты – самое лучшее из всего, что известно мне в мире».

А как же новая любовь? И она существовала с той, что отмерла официально, но оставалась в сердце.

Любовь – Божественный дар, Любовь, как образ вечный, Любовь и красота спасут мир. Мы привыкли к этим фразам и часто повторяем их, не вдумываясь в глубочайший смысл сказанного. Юношам и девушкам, порою, родители дают «умные» советы: «Ты не люби эту, а люби ту» или: «Ты не люби этого, а люби того». Дают советы, совершенно забывая свою молодость, забывая то, что нельзя любить по заказу, невозможно назначить себе одну любовь и запретить – опять же самому себе – любовь другую.

Вот такую «невозможность» насилия над собой, над своим сердцем, над своей душой сполна испытал Федор Иванович Тютчев.

Один из биографов поэта написал: «В двух случаях из трех семейная жизнь Тютчева была трагедией и один раз – драмой».

Это заявление – уже загадка. Но еще большая загадка – любовь Тютчева в зрелом возрасте одновременно к двум женщинам – к Эрнестине Федоровне Пфеффель и к Елене Александровне Денисьевой… Да, именно Любовь – не увлечение, не влюбленность, а большая любовь до боли сердечной. Строки, приведенные выше, адресованы поэтом именно Эрнестине.

А может ли быть такое? И почему биографы называют то, что столь сильно вдохновило поэта, что, несомненно, дало неиссякаемые силы его творчеству, не иначе как трагедией или драмой?