Любовные письма великих людей. Мужчины

Бог знает, никогда до этой минуты я не думал, что Вы, моя любовь, мой дорогой друг, можете быть такой неистовой. Я не могу выразить все, сейчас не время для слов. Но я буду испытывать чувство гордости и получать печальное удовольствие от страданий, которые Вы испытали. И от того, что Вы совсем не знаете меня.

Я готов уйти, но с тяжелым сердцем. Ведь мое появление в этот вечер положит конец любой нелепой истории, которую события этого дня могли породить. Думаете ли Вы теперь, что я холоден, безжалостен и своеволен? Будут ли так думать другие? И Ваша мать? Мать, которой мы должны приносить в жертву гораздо больше, гораздо больше, чем она когда-либо узнает или вообразит.

«Обещаю не любить тебя»? Ах, Каролина, эти обещания в прошлом! Но я объясню все признания должным образом и никогда не перестану чувствовать все то, чему Вы уже были свидетелем; даже больше того – о чем знает мое сердце и, возможно, Ваше. Пусть Бог простит, защитит и осчастливит Вас навеки. Самый преданный Вам

Байрон

P.S. Вот к чему привели Ваши насмешки, моя дорогая Каролина. Есть ли что-либо на небесах или на земле, что могло бы сделать меня таким же счастливым, каким Вы меня когда-то сделали? И теперь не меньше, чем тогда, но больше, чем в настоящем времени.

Бог знает, я желаю Вам счастья. Если даже я оставлю Вас или Вы, из чувства долга по отношению к мужу и матери, покинете меня, Вы поймете, что я говорю правду, когда обещаю и клянусь, что никакой человек, никакое занятие не займет в моем сердце место, которое принадлежит и будет принадлежать Вам вечно, до самой моей смерти. Вы знаете, я бы с радостью бросил все здесь или даже в загробном мире ради Вас, так неужели мои побуждения могут быть поняты превратно?

Меня не заботит, кто знает об этом и как это может быть использовано – это для тебя, только для тебя. Я был твоим и сейчас я твой, целиком и полностью, чтобы повиноваться, почитать, любить тебя и летать с тобой, когда, где и как тебе будет угодно.

Лорд Байрон – графине Гвиччиоли (25 августа 1819 года)

Дорогая Тереза! Эту книгу читал я в твоем саду. Любовь моя, тебя не было рядом, иначе я не мог бы читать ее. Это твоя любимая книга, а автор принадлежит к числу моих лучших друзей. Ты не поймешь этих английских слов, и другие не поймут… вот почему я не нацарапал их по-итальянски. Но ты узнаешь почерк того, кто любит тебя страстно, и поймешь, что при виде книги, принадлежащей тебе, он мог думать только о любви.

В этом слове, одинаково прекрасно звучащем на всех языках, всего же лучше на твоем – amor mio[5], – заключено все мое существование, настоящее и будущее. Я чувствую, что существую; и чувствую, что буду существовать – для какой цели, это решать тебе. Моя судьба принадлежит тебе, ты женщина семнадцати лет и всего два года как покинула монастырь. Всем сердцем хотел бы я, чтобы ты осталась там или чтобы я тебя никогда не узнал замужней женщиной. Но слишком поздно. Я люблю тебя, ты любишь меня, по крайней мере, так говоришь ты, и поступки твои говорят о том же, что при любых обстоятельствах является для меня огромным утешением.

Я не просто люблю тебя, я не в силах перестать любить. Думай иногда обо мне, когда Альпы и океан будут лежать между нами, – они не разлучат нас, пока ты этого не захочешь.

Байрон

Джон Китс (1795–1821)

…В твоих глазах я хочу видеть только радость, на твоих губах – только любовь, в твоей походке – только счастье…

Джон Китс сегодня считается одним из величайших англоязычных поэтов. При жизни, однако, влиятельные критики, агрессивные и реакционные, – те самые, что травили Уильяма Хэзлита, – относились к нему как к выскочке (он учился на аптекаря, а его отец держал платную конюшню, что, по мнению критиков, было непреодолимым препятствием для писания стихов) и называли поэзию Китса вульгарной и излишне цветистой.

Всю свою жизнь Китс был стеснен в средствах и окружен болезнями и смертью: он потерял мать, брата и дядю – все они умерли от туберкулеза. В возрасте двадцати четырех лет, в 1820 году, поэт и сам почувствовал симптомы коварной чахотки. Его друг Чарльз Браун приводит душераздирающие слова Китса, которые тот произнес, впервые увидев кровь на своем носовом платке: «Я знаю цвет такой крови – это артериальная кровь. Меня не обмануть. Эта капля крови – предупреждение о смерти. Я должен умереть». Поэт уехал в Италию в надежде вылечиться от недуга, но прожил там лишь несколько месяцев. Его похоронили в Риме, на могильном камне по его просьбе сделали надпись: «Здесь лежит тот, чье имя написано на воде».