Любовные письма великих людей. Женщины

В Германии Роза развернула агитацию против германского милитаризма и империализма, что приводило к частым конфликтам с властями, особенно после подстрекательств к массовым забастовкам. В июне 1916 г. при попытке организовать антивоенную забастовку Розу арестовали и заключили в тюрьму на два с половиной года. После того как власти нехотя освободили Розу в 1918 г., вместе с товарищами она основала германскую коммунистическую партию и газету «Красное знамя». В январе 1919 г. в разгар революционных беспорядков в Берлине Розу арестовали члены «фрайкорп» – военизированных отрядов, связанных с правым движением, которое как раз начинало набирать силу. Ее увезли в отель и избили до беспамятства, тело выбросили в Ландверский канал. Это убийство стали называть первым триумфом нацистской Германии.

Приведенное ниже письмо к Лео Йогихесу содержит, вероятно, одно из самых трогательных (и, пожалуй, забавных) излияний в этой коллекции: благодаря Лео за подаренную книгу, Роза пишет: «Вы просто представить себе не можете, как я довольна Вашим выбором. Ведь Родбертус – мой любимый экономист…» (Родбертус разрабатывал преимущественно трудовую теорию стоимости). Эти слова подтверждают, что личные взаимоотношения Люксембург и Йогихеса никогда не стояли для них на первом месте, даже если они питали друг к другу любовь.

Роза Люксембург – Лео Йогихесу (6 марта 1899 года)

Тысячу раз целую Вас за милое письмо и подарок, хотя я его еще не получила… Вы просто представить себе не можете, как я довольна Вашим выбором. Ведь Родбертус – мой любимый экономист, я могу читать его сотни раз из чисто интеллектуального удовольствия… Дорогой мой, как Вы порадовали меня своим письмом. Я прочла его шесть раз от начала до конца. Значит, и Вы мной довольны. Вы пишете о том, что, возможно, знаю только я: где-то живет мужчина, созданный для меня! Знаете ли Вы, что чем бы я ни занималась, я всегда помню о Вас: когда я пишу статью, первая моя мысль – понравится ли это Вам; в дни, когда я сомневаюсь в своих силах и не могу работать, я боюсь только того, как это отразится на Вас и как Вас разочарует. Когда я получаю доказательства успеха, такие как письмо от Каутского, – это просто дань моего уважения к Вам. Клянусь Вам любовью к матери, что лично я довольно равнодушна к тому, что пишет Каутский. Я обрадовалась его письму только потому, что смотрела на него Вашими глазами и чувствовала, сколько удовольствия оно доставило бы Вам.

…Только одно подтачивает мое довольство: внешнее устройство Вашей жизни и наших отношений. Мне кажется, скоро я займу такую прочную позицию (в нравственном отношении), что мы сможем жить вдвоем совершенно спокойно, открыто, как муж и жена. Уверена, Вы сами понимаете это. Я счастлива, что вопрос Вашего гражданства наконец-то решается и что Вы энергично работаете над диссертацией. По Вашим письмам чувствуется, что Вы весьма настроены на работу…

Вы думаете, я не понимаю Вашей ценности, не знаю, что, когда бы ни прозвучал призыв к оружию, Вы всегда будете рядом, чтобы оказать мне помощь и подбодрить в работе, забыв все ссоры и всю мою небрежность!

Вы себе представить не можете, с какой радостью и нетерпением я жду писем от Вас, потому что каждое дает мне столько силы и счастья, побуждает меня жить.

Меня особенно порадовала та часть Вашего письма, где Вы пишете, что мы оба молоды и еще можем устроить нашу личную жизнь. О, милый, как я мечтаю, чтобы Вы исполнили это обещание… Наша комнатка, наша мебель, своя библиотека, тихая и регулярная работа, совместные прогулки, время от времени – опера, маленький – очень маленький – круг близких друзей, которых можно иногда пригласить на ужин, каждое лето – выезд на месяц за город, чтобы никакой работы!.. И, может быть, даже маленький ребенок, совсем крошечный? Это допустимо? Хоть когда-нибудь? Дорогой, знаете, что настигло меня вчера на прогулке в парке? И я ничего не преувеличиваю. Ребеночек, лет трех-четырех, в красивом платьице, со светлыми волосами: он уставился на меня, а я вдруг ощутила всепоглощающее желание схватить его и стремглав унести домой. О, милый, будет ли у меня когда-нибудь родное дитя?

А в своем доме мы больше никогда не будем спорить, верно? Он должен быть тихим и мирным, как у всех. Только Вы знаете, что тревожит меня; я уже чувствую себя такой старой и ничуть не привлекательной. У Вас не будет миловидной жены, чтобы гулять с ней рука об руку по парку. Мы будем сторониться немцев… Дорогой, если Вы сначала уладите вопрос своего гражданства, потом – диссертации и, в-третьих, открыто поселитесь со мной в нашей комнате и будете работать вместе со мной, тогда нам больше не о чем мечтать! Ни у одной пары в мире нет таких условий для счастья, как у нас с Вами: стоит нам только захотеть, и мы будем, мы должны быть счастливы.

Императрица Александра (1872–1918)