Любовные похождения князя

Наконец занавес вновь поднялся, по залу прокатилось «браво», открылась темно-серая декорация в цветочек, декорация неброская, не задерживающая внимания. Прекрасная и грациозная Лидиана из Французского театра объявила со сцены мелодичным голосом:

– Неизданное стихотворение Оливье «Летний вечер».

Она начала читать волнующие, несколько меланхолические строки, которым аудитория внимала с трепетом:

О нет! Не станем говорить, послушай –
Трепещет поле под лобзаньем ветра…
Мы час не будем торопить, и наши души
Усладит долина, где устало догорает вечер.

Мы дальше не пойдем, на мох приляжем,

Дурман гвоздик вдохнем, пусть царствуют они.
Взгляни: ночь нежная уже стоит на страже,
И поцелуя вкус своим теплом хранит.

Но когда артистка подошла к заключительной строфе, разразился настоящий скандал.

Оборвав Лидиану, мужской голос, плавный, спокойный, бесстрастный, прекрасно поставленный, довел неизданное стихотворение до конца среди гробового молчания задохнувшейся от удивления публики.

Вот сердца любящего повеленье: остаться здесь!
Слить губы наши в клятве бесконечной!
Подле тебя мечтать и ночь, и день,
Не верить в завтра, чтобы верить в вечность!

В едином порыве все головы повернулись, все взгляды обратились в противоположный конец зала, к человеку, только что говорившему, читавшему – о неслыханная дерзость! – строфы, неизданные строфы поэта Оливье!

Что это значило?

Кем был этот незнакомец?

Зачем затеял отвратительный скандал?

В висках у присутствующих застучало, мадам Алисе, бледная как смерть, вскочила с места, у артистки на сцене подкосились ноги, из-за кулис выскочил ошеломленный Мике.

Да! У всех застучало в висках, а на лбу выступила холодная испарина, ибо нарушитель вечера в «Литерарии», вечера памяти покойного поэта, который дочитал строфу, считавшуюся неизданной, казался до боли знакомым, как две капли похожим на примелькавшиеся в газетах фотографии Мориса, Мориса-Оливье! Поэта, убитого поэта с набережной Отей!..

Окончив четверостишие прежде, чем кто-либо успел глазом моргнуть, двойник Мориса – так поначалу восприняли его зрители – продолжал тем же спокойным и ледяным голосом:

– Дамы и господа… Попрошу две минуты внимания… Мне надо сообщить вам важные известия! Во-первых, среди присутствующих наверняка имеются такие, кто мог бы помнить, прочитать это стихотворение. Найти его можно в любой антологии. Оно никогда не принадлежало поэту Оливье, поэту, которого вы собрались здесь славить, его автор широко известен, это господин Марк… Да, дамы и господа! Он посвятил эти стихи одной своей знакомой!..

Вас разыграли!..

Но это еще не все! Вы думаете, что чествуете сейчас память покойного, память поэта Оливье. Так вот, поэт Оливье не умирал, хотя бы по той простой причине, что это я!.. Я поэт Оливье, он же рабочий Морис! Господин Жак Бернар, так и не явившийся к тому же на праздник, самозванец! Он в жизни не был моим литературным наследником! Я с ним не знаком!

Голос незнакомца потонул в пронзительных возгласах, поднявшемся гомоне, буре воплей, выкриков, свистков, хлопков…

Скандал и впрямь был неслыханным.

Что-что? Это в самом деле Оливье?.. Поэт Оливье не умер?.. И произведения, которыми мы тут весь вечер восторгались, вовсе не его?..

Что означает этот балаган?.. Чудовищно! Немыслимо! Отпихивая друг друга локтями, зрители хлынули вперед – увидеть, удостовериться!

Внезапно на балюстраду, обезумев от гнева и ярости, вскочила мадам Алисе. Она вскарабкалась на сцену, нашла Мике, потерявшего в суматохе голову.

– Что делать? Что делать?

– Во что бы то ни стало остановить их! – выдохнул Мике.

Стоя на авансцене, он пытался выкрикнуть что-то в зал, но голос его терялся в воплях проталкивающихся к выходу зрителей, которые надеялись нагнать, увидеть вблизи таинственного Оливье.

Мике вернулся на прежнее место:

– Господи Боже мой! Будь ты неладен! Здесь свихнуться можно! Ни черта не разберешь… Черт, теперь я начинаю понимать, почему не пришел Жак Бернар. Этот мерзавец, наверное, что-то предчувствовал…

Мике кубарем скатился по лестнице, ведущей на улицу Пресбург…

Он рассчитывал догнать Оливье, который должен был, по его мнению, находиться где-то на центральной лестнице, в толпе зрителей. Мике хотел сорвать с этого дела покров тайны. Он был вне себя от ярости!..

– Дорогая, это невероятно!

– Даже сногсшибательно, красавица моя!..

– Знаете… Я тут же его узнала!

– Правда?

– Клянусь!.. В «Иллюстрированном мире» был его портрет, поразительное сходство.

…Так беседовали две подруги десять минут спустя в густой толпе, собравшейся у входа в «Литерарию».

Все обсуждали события вечера, каждый давал свой комментарий.