Любовный канон

Он полусидел в кровати, опираясь спиной на высокую подушку, и с веселой жадностью смотрел ей в лицо. Он был похож на пушкинского героя, когда тот под дулом пистолета выбирал из фуражки спелые черешни.

На тумбочке лежали три бледные гвоздики. «От доцента, ну как же… – поняла, раздражаясь, Алиса. – Бойтесь посредственность, дары приносящую… Правильно дед говорил». И тут же обо всем забыла, потому что его радость вытесняла из души все мелкое, лишнее, оставляя чистейшую, звонкую, оглушительную тишину.

Он кивнул на табуретку, стоявшую возле изголовья кровати. Разговор у них получался незначительный, летучий, так, с одного на другое: когда защита, как отыграл программу такой-то, какая гроза, ах, какая гроза прошла вчера над Москвой…

Позади нее было окно, и, пока она говорила, он, чуть поворачивая на подушке голову, рассматривал ее так и этак, как рассматривают на свет бокал. Эту привычку она уже знала за ним.

Склоняясь к нему, Алиса непроизвольно повторяла извечную женскую позу пьеты .

От его запястий и груди тянулись к монитору провода, кривая линия ползла по экрану. Как будто его жизнь зависела теперь от этих слабо попискивающих приборов, как будто сигнал поступал не от него – к ним, а наоборот. И кто угодно мог, проходя мимо, выдернуть штепсель из розетки.

Внезапная мысль, что все может в любую минуту закончиться, ошеломила Алису. Она сбилась и замолчала.

Подошла медсестра, чтобы сделать внутривенную инъекцию. Алиса хотела встать, уйти. Ей и без того казалось, что она вторгается в запретную, не ей предназначенную область. Но он попросил остаться.

Медсестра нащупывала вену, проводя пальцами по локтевому сгибу, потом тонкий фонтанчик лекарства брызнул из иглы вверх.

Алиса чувствовала коленями холодный металлический край кровати. Его повернутая вверх ладонь лежала рядом, можно было взять ее в руки, можно было прикоснуться к ней губами. Но Алиса удержалась, чтобы всегда сожалеть об этом.

Когда шприц наполовину опустел, медсестра потянула поршень назад, и вдруг в прозрачный цилиндр, густо клубясь, стала проникать его кровь.

Алиса закрыла глаза. Печати были сорваны. С этого мига ничто не могло быть как прежде. Это было похоже на инициацию. Копеечный стеклянный цилиндрик с рисочками делений сыграл роль сосуда, при виде которого ей надо было не растеряться, задать правильный вопрос, понять, что для нее значит происходящее, и тогда тот, другой, будет спасен.

Алиса чувствовала себя измученной. Он все понял и больше не удерживал, ему тоже требовался отдых.

В дверях она заставила себя не совершать чужую ошибку, не оборачиваться. Ей нужно было, чтобы он вышел из этой палаты.