Любовный канон

Побегу в Архангельск помешала вызванная родителями в качестве подкрепления Лидия, отцова мать, женщина прямая и властная, похожая на свое отдающее терпкой виноградной косточкой имя. Она приехала накануне отлета, потребовала меня на кухню, стукнула кулаком по дрогнувшему столу и так крикнула: «Не поедешь, и все тут!» – что какая-то ось внутри меня сместилась, и я поняла: «Не поеду». И билет на самолет, предусмотрительно спрятанный в «Мифы Древней Греции» Куна, пропал. Я даже сдавать его не стала, провалявшись два дня лицом к стене и малодушно не отвечая на Таины телефонные звонки.

Бабкин потенциал меня подорвал. Она хотела наставить меня на путь истинный , но именно это она, сама того не ведая, и сделала. То, что, по неведению , казалось упущенным шансом, было на самом деле легко устраненной помехой на основном пути следования. Ось не сместилась, а встала на место. Лидия была лишь слепым орудием : думая, что определяет мою судьбу, она именно это случайно и сделала, заодно приняв участие в судьбе собственной, которой, спустя несколько лет, нужно будет иметь меня поблизости.

Итак, спустя несколько лет, я шла по осенней аллее к больничному корпусу. Я приехала из Москвы, потому что мне позвонили и сказали: скоро . Это «скоро» могло случиться минувшей ночью, а могло через неделю. В коридоре, возле отдельной палаты, отведенной Лидии исключительно по случаю умирания и благодаря тому, что моя тетка, дочь Лидии, была врачом и сумела договориться , переминалась немногочисленная родня.

Когда я вошла в палату, тетка уступила мне место на табуретке рядом с Лидией. Табуретка была теплой, в палате было сумрачно и прохладно. Тени деревьев покачивались на стенах. Это была точка судьбы, в которой слова здесь и сейчас подтверждали свою синонимичность и где я была для чего-то нужна.

Лидия дышала тяжело, с большими перерывами. Чувствовала она мое присутствие или нет – не знаю.

Холодная ладонь Лидии чуть горбилась, а пальцы были сомкнуты. И эта лежавшая поверх простыни рука напоминала что-то. Самый первый урок игры на фортепьяно, преподанный мне Лидией, вот что.

«Сожми правую руку в кулак, а ладонь левой свободно положи сверху. Зафиксируй эту форму». Потом она взяла чуть выше запястья мою руку и медленно опустила на клавиатуру. Средний палец уперся в ноту «до». «Повтори». Мягким посторонним движеньем я подняла закругленную ладонь и опустила на прежнее место. «Надо почувствовать дно , тогда звук будет полным» – так или приблизительно так выразилась Лидия. Я не смогла запомнить точно, потому что боялась сделать неправильно и нервничала.

С Лидией я всегда немного нервничала, когда она меня учила . Многое мне никогда не пригодилось. Например, как делать коржи для «наполеона». Потому что мне всегда было жаль тратить время на то, от чего ничего не останется. Или как чистить столовое серебро. Потому что я никогда не умела сводить концы с концами, и с наступлением первых же трудных времен все загодя выданное мне приданое благополучно сдала в ближайшую комиссионку.

А еще она учила меня, в какой последовательности что есть за столом, и я до сих пор физически не могу приступить к мясному блюду прежде рыбного. Уж не помню, каким образом Лидия добилась такого пожизненного эффекта.

Действительно пригодился случайно перехваченный мною взгляд, брошенный Лидией на сервированный к приходу гостей стол. Она смотрела, что-то прикидывая, мысленно сравнивая копию с открытым только ее внутреннему взору оригиналом . Отстраненно-оценочный, это был бесстрастный взгляд судьбы, которая знает, что конечный беспорядок и разор на столе – всего лишь заранее заложенная и ничего не меняющая в общей композиции погрешность.

Кажется, именно так я восприняла последний урок, данный мне Лидией в мрачной, похожей на подземный грот больничной палате.

Я осторожно подсунула свою ладонь под ее, как делала в детстве, когда хотела, чтобы Лидия обратила на меня внимание. Теперь я как бы предложила ей поиграть. Будто я опять маленькая и мы вместе идем по делам .

Вдыхала Лидия громко, с хрипами, и при этом почти не выдыхала. Наверное, хотела оставить себе весь добытый в том , разряженном пространстве кислород. Непроизвольно я начала дышать с нею в такт. Я замечала, так бывает, когда сидишь с кем-то рядом в электричке или на концерте. И вот уже весь вагон или весь зал попадает в резонанс, вдыхает и выдыхает вместе, подчиняясь другой , всеохватной амплитуде.

Неизвестно, как далеко могло бы зайти наше с Лидией синхронное дышание, но мост , по которому мы шли рядом, пусть и разными дорогами, выдержал.

Я наклонилась к уху Лидии и стала говорить: «Ты не бойся, не бойся…» Я говорила это на всякий случай, ведь я не знала, что с ней сейчас происходит.

Мне самой не было страшно. Я боялась только одного: вдруг кто-нибудь войдет в палату и помешает нам, и тогда вся моя предыдущая жизнь с Лидией потеряет смысл. Так, по крайней мере, мне казалось. Наконец мы вместе вдохнули, а выдохнула я одна. Хотя, с точки зрения Лидии, все было наоборот.

Я подождала еще немного, убедилась, что больше не нужна ей, и вышла.