Любовный недуг

– Неужели это может случиться? – удивилась Эмилия.

А как ты думаешь, почему ему негде остановиться? – ответил ей отец.

– Мне сказали, что, возможно, его примет Хосе Брачети, итальянец, хозяин гостиницы «Отель-де-Хардин», – сообщила Милагрос.

Хорошо бы! – ответил Диего. – В любом случае запрещено использовать для встреч какое бы то ни было общественное место, нельзя проводить собрания даже в театрах. Может быть, придется организовать демонстрацию на пустыре в квартале Сантьяго. Посмотрим, кто осмелится на нее пойти.

– Не беспокойся об этом раньше времени, – попросила его жена, которая становилась сама не своя, когда он падал духом. В такие минуты она утешала его, словно ребенка.

– Может быть, ты принесешь нам настой ромашки с анисом, – попросила Милагрос, давно обнаружившая склонность сестры готовить настои из трав, когда она не могла повлиять на ход событий.

– Я заварю липу, – согласилась Хосефа, не заметив иронии в голосе Милагрос.

– Не ходи никуда, – сказал ей Диего. – Лучше отдохни. А тебе, Милагрос, не стоит возвращаться к себе домой, уже поздно. Пойду принесу одеяло, – сказал он, погладив по голове Эмилию, которая спала, свернувшись в кресле. Спутанные волосы падали ей на лицо.

– Не поймешь, когда твой муж лучше, когда он грустит или когда всеми командует, – сказала Милагрос.

– Когда командует, – с уверенностью заявила Хосефа. – Когда ему грустно, я не знаю, как с ним себя вести, а когда он командует, я не обращаю на его слова внимания.

– А я вообще его не послушаюсь, мне нужно идти, – сказала Милагрос, набросив на плечи накидку.

– Будь осторожнее. Я умру, если с тобой что-нибудь случится.

– Что со мной может случиться? – сказала ей Милагрос уже с порога и ускользнула в темноту лестницы. Минуту спустя хлопнула входная дверь за ее спиной.

– Кто пришел? – спросила Эмилия, просыпаясь.

– Никто, радость моя. Ушла твоя тетя, иди ложись в постель, – велела Хосефа, помогая ей подняться.

Эмилия оперлась на нее и почувствовала, что она дрожит.

– Почему ты отпустила ее? – спросил Диего, который принес одеяло.

– Потому что с ней нельзя ничего поделать.

– Тетя ушла? – сказала Эмилия, окончательно проснувшись. – Я хотела пойти с ней.

– Даже не думай, – предостерегла ее Хосефа, наливая себе чашку холодного липового настоя. – Пойдем спать, – сказала она, расчесывая ей волосы пальцами, как делала, когда дочь была маленькой. – Пойдем, я тебе спою песенку, почешу тебе спинку, – говорила она Эмилии по дороге в спальню, завораживая ее своим голосом как последним ароматом детства, перед которым та не могла устоять.

На следующий день, когда Хосефа вышла в город, как делала это каждое утро, она увидела, что все вокруг оклеено желтыми плакатами, которые извещали о приезде кандидата в президенты Мадеро и приглашали всех встретить его на вокзале.

От ее дома до дома сестры было семь кварталов по прямой и еще два налево. Хосефа пролетела их за несколько минут. У нее в сумке всегда лежал ключ от дома Милагрос. С ним она чувствовала себя в полной безопасности при любой катастрофе. Она вошла в дом, бегом пересекла внутренний дворик, залитый золотистым светом. Поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, пересекла теплую гостиную. Фортепьяно было открыто, как всегда, потому что Милагрос говорила, что закрытое пианино – к несчастью. Все остальное в этом доме тоже существовало не само по себе, а имело свое предназначение. Здесь царила спокойная, но продуманная гармония.

Хосефа не остановилась, как обычно, посмотреть, какую новую антикварную вещицу приобрела ее сестра, а прошла прямо в спальню и с шумом распахнула дверь. Ставни на длинном балконе, выходящем на площадь Пласуэла-де-лас-Пахари-та, были закрыты, чтобы в комнату не проникали солнце и уличный шум. Хосефа закрыла глаза, привыкая к темноте, но, открыв их, увидела лишь пугавшую ее черноту. Тогда она подошла к балкону и на ощупь попыталась открыть ставни.

– Полоска света смело ворвалась в комнату и остановилась на Милагрос, которая беспробудно спала, подобно Истаксиуатль.[24] одетая как накануне, даже не сняв сапожек. Рука свешивалась на пол, где лежали несколько листовок, окрасивших город в желтый цвет.

– Сестренка! – прошептала Хосефа, снимая с нее ботинки.

– Что? – отозвалась Милагрос, зарываясь в подушку.

– Я тебя очень люблю.

– Я знаю.

– Ты еще жива? – опять спросила Хосефа, которая еще никогда не видела ее такой усталой.

– Да, – ответила Милагрос, укрываясь за одеялами от солнца, мешавшего ей спать.

– Слава богу! – вздохнула Хосефа, закрывая ставни.

– Какому богу? – спросила Милагрос из своего летаргического сна.

– Богу войны, – сказала Хосефа.

X