Несколько минут за столом царило молчание. Молодые люди притихли, думая каждый о своем. Наконец Маша не выдержала натиска мучивших ее вопросов. Допив одним глотком «Маргариту» и проглотив маслину со шпажки, осмелилась подать голос:
– Ты рассказал мне сейчас интересную притчу, зная, что она будет иметь для меня значение. Как тебе удалось узнать мое прошлое? Только не говори, что способен читать мысли. Я допустила этот факт единожды, с моей особой пациенткой.
Непроницаемое лицо Клайва повернулось к окну, он устало опустил глаза на мерцающий огнями город.
– Почувствовать разбитое сердце не требует особого таланта, тем более от меня, знатока и коллекционера. Я позволил себе пофантазировать и без труда попал в яблочко. Кстати, я переспал с твоей лучшей подругой, не забыла? Мог узнать от нее… А о какой пациентке ты говоришь?
– По идее, она уже таковой не является. Перед отъездом я подписала распоряжение о выписке Виктории. Поверь, если сейчас и существуют ведьмы, то она из их числа. Говоря современным языком, она гениальный экстрасенс, медиум. В прошлом, без сомнения, окончила бы свой земной путь на костре…
Маша не заметила, как дрогнула рука Клайва, опустившая пустой стакан с остатками нерастаявшего льда на стол. Его пальцы хрустнули, сжались в кулак до белых костяшек. Он не проронил ни слова.
– По ее просьбе я направилась в Швейцарию, чтобы отыскать Урсулу Пруст. Если бы не начавшиеся кошмары с участием Анны Кляйнфогель, то я бы продолжала пичкать бесполезными медикаментами несчастную Викторию, пытающуюся рассказать мне о присутствии рядом с ней неуспокоенного духа…
– Неисповедимы пути его… – неожиданно подвел итог Клайв, – и все они приведут в качающийся на волнах город!
Маша удивленно взглянула на собеседника: он снова начал говорить загадками.
– Так что делай выводы, Птичка! – бодрым голосом резюмировал Клайв. Он поднялся с кресла и сделал жест рукой замершему у входа в бар растерянному Максу Краузе: – Мы здесь, парень!
Вечер в баре отеля благополучно перетек в посещение ночного клуба в центре Люцерна. Отгоняя подальше мысли о приближающейся разлуке, Маша без конца хохотала над потоком остроумных шуток Клайва. Макс также старался не думать о завтрашнем дне.
Англичанин же напился в тот вечер в хлам. То он смеялся до слез, а когда шутки иссякали, начинал плакать, не стыдясь окружающих. Его лицо казалось аллегорическим слепком трагикомической маски. Маша недоумевала: она впервые видела обворожительного сердцееда в подавленном и в экзальтированно-взвинченном состоянии одновременно, она не знала, в какой момент прежний Клайв вернется с новым спичем, а когда поникнет головой и начнет глотать слезы, шепча под нос одну и ту же философскую истину:
– Надо уметь проигрывать… шельма!
Она пару раз порывалась спросить, в чем состоял его пресловутый проигрыш, но предупредительный жест Максимильяна останавливал ее:
– Лучше не трогай!
На ее подушке лежали белоснежные восковые розы. Максимильян закрыл дверь номера и, не сказав ни слова, сразу прошел в ванную комнату.
Мария, затаив дыхание, опустилась на край кровати и дрожащей рукой коснулась лепестков.
В ту ночь они не занимались любовью.
Макс прижал ее к себе и лежал молча, дыша ею.
Он больше всего на свете боялся получить отрицательный ответ, а она боялась вопросов.
Оба замерли в тишине, прислушиваясь к ударам сердца, мечтая каждый о своем и даже не догадываясь, насколько похожими были их мечты.
Маша притихла в объятиях уснувшего Максимильяна, наблюдая, как на небе медленно гасли звезды, приближая рассвет последнего дня. Ей безумно хотелось плакать, но было страшно разбудить мирно посапывающего, утомившегося от переживаний ангела-хранителя.
Весь путь до аэропорта, занявший не более часа, прошел в тягостном молчании. Клайв сосредоточенно вел машину, стараясь исправно соблюдать правила движения и не попасться на глаза внимательным и придирчивым полицейским. Остатки буйной ночи еще не выветрились из его головы.
Не проронив по дороге ни слова, он припарковал машину на подземной стоянке аэропорта и жестом пригласил спутников выходить.
Маша шла на автопилоте, гоняя в голове одну-единственную фразу, позволяющую ей держаться:
Макс за все утро произнес от силы несколько дежурных слов, за завтраком попросив крепкого кофе и потом коротко поприветствовав смешного, всклокоченного, похожего на подгулявшего клоуна Клайва.
Англичанин закатил опухшие глаза и, прижав руки к груди, изобразил искреннее раскаяние.
Они приближались к паспортному контролю. Маша боялась смотреть на своего друга. Если бы их взгляды нечаянно пересеклись, то сдерживаемые с раннего утра слезы хлынули бы ручьем. Ей удавалось улыбаться, автоматически отвечать на реплики Клайва. В момент расставания она шагнула к Максимильяну и позволила себе сделать глубокий вдох, стараясь запомнить запах теплого молока с медом, что исходил от его кожи.
Она не осмелилась смотреть ему в глаза, лишь любовалась красиво очерченными губами, которые шептали: