Любовный треугольник

Глеб не ответил: он уже чувствовал, что отец сейчас заговорит. Фактически видел невыносимую тяжесть, расположившуюся у него на сердце и изо всех сил рвавшуюся наружу.

– Знаешь, – зашептал отец, не заставив себя долго ждать, – это я во всем виноват. Бог ведь наказал Нину за мои грехи. Сколько я причинил зла по молодости! Матери, вам. Как вспомню, что вытворял, слезы сами текут, и не могу поверить… Но память-то не обманешь.

Он шептал и шептал, а гребаная тяжесть, которую он сбрасывал со своей души, находила пристанище в сердце Глеба.

Отец влюбился по-настоящему, только когда ему исполнилось тридцать лет. Она была москвичка, происходила из артистической семьи и сама работала в цирке воздушной гимнасткой. Между отцом и Ниной была большая разница в возрасте. По выражению глаз отца Глеб прекрасно видел, какую гордость испытывал тот, заполучив через три года невинного знакомства девушку, за которой, как за фантомом, гонялся, по сути, целую жизнь. И все было сказкой: свадьба, ее гастроли, его работа фотографа, в которой он нашел призвание, рождение Нади, семейное счастье. До тех пор, пока однажды Нина не сорвалась. Прямо на представлении – он с четырехлетней Надюшей был в зале.

Отец успел ладонью закрыть дочери глаза и, не разбирая дороги, бросился вон из зала. Пока метался как полоумный, пока искал человека – костюмершу Алину, – которому можно доверить ребенка, пока добежал до арены, Нину уже увезли на «Скорой». Она так и не простила ему. Говорила, что ждала его сквозь смертельную боль, не теряла сознание. А он бросил.

Александр доехал до больницы, когда операция уже началась. Сидел в приемном покое шесть часов, не вставая, ждал хирурга и обливался горячим потом вперемежку со слезами. Словно предчувствовал: жена после операции не оправится. Откуда взялась в нем эта ужасная уверенность?! Непонятно. Но чувство вины прочно засело в душе именно во время того ожидания. Бог покарал. Отец всегда знал, что прошлая жестокость ему отольется…

Вот и все. После травмы позвоночника Нина уже не встала. Ему говорили, что единственная надежда – отвезти ее в Германию. Говорили, там умеют делать невероятные операции и ставить на ноги. Он нашел клинику, отправил описание болезни и снимки. Ответ был таким: попробовать можно, только без четких гарантий. Сумма за операцию и уход в реабилитационный период повергла отца в шок. Он понимал, что не заработает столько за всю свою жизнь. Не соберет у друзей.

Долго метался в поисках новой работы, кредита. Куда там! А Нина тем временем сдавала с каждым днем, и невозможно было на это смотреть. Из цветущей молодой женщины она превратилась в покалеченную гарпию. Его уговоры, любовь, надежды – все стало напрасным. Она бросалась на него, наводила ужас на Надю. И ее легко можно было понять.

Глеб слушал, становясь мрачнее с каждым словом отца. Как он хотел бы помочь! Лопух нерешительный. Надо было взять у матери деньги! Все равно она копила их на отца. Может, та сумма как раз и стала бы подспорьем, началом спасения?

Когда речь идет о жизни человека, мораль теряет значение: он отчетливо понял сейчас, что ради операции, которая может поставить на ноги чужую женщину, обокрал бы родную мать.

– Я, – Глеб думал о том, успеет ли он съездить домой до вступительных экзаменов, – попытаюсь что-нибудь сделать…

– Да?! – на глаза отца снова навернулись слезы.

Глеба удивила доверчивость старика: словно тот не видел, как сын одет; не понимал, что он – просто нищий.

Если нужно ехать обратно к матери, лучше попросить денег на дорогу: на поезде он обернется всего за несколько суток. Глеб тер лоб, силясь сформулировать мысль, да только не мог решиться.

– А ты как жил? – вдруг спохватился отец, устыдившись, что не спросил об этом раньше.

– Нормально.

– А мать? – произнес он с опаской, удовлетворившись пространным ответом.

– Вполне…

– Слава богу! – с упоением перекрестился он. – Да хранит вас господь… Ты прости меня, сын, если можешь, – вдруг произнес он, – не любил я ее. Пытался. Но не смог полюбить…

Скрипучая раскладушка, разложенная прямо в кухне, не давала Глебу ни на минуту сомкнуть глаз. Он боялся улечься удобнее, чтобы не побеспокоить всех чудовищным скрипом, а потому и пролежал всю ночь, глядя в стену, и думал, думал.

Мать уже не спасти, да и не узнает она человека, в которого превратился ее горячо любимый супруг. Она ждет не этого измученного старика – ей, вероятно, нужен образ из прошлого. Но где его взять? Того, двадцатипятилетнего Александра, больше не существует. И, конечно, все ее мечты – только иллюзия. Лучше бы, ей-богу, она жила как человек – тратила заработанные деньги в свое удовольствие! Но ведь этого нет. Есть только душевная болезнь после невыносимых страданий.

Ранним утром, еще до рассвета, осунувшийся за бессонную ночь, Глеб осторожно прокрался в ванную комнату и принял душ. Вода и чистое белье, как это всегда бывало, отчасти вернули бодрость.