Любовный узел, или Испытание верностью

– Нету. Отцом мог быть один из нескольких.

Молодая женщина поняла, что их ведут к одной из городских продажных девок, попавшей в трудное положение. Ей и в голову не пришло осуждать ее. Кэтрин три года служила Эмис и видела слишком много женщин, которым приходилось торговать своим телом за хлебную корку. Все ее негодование было припасено для мужчин, которые бесцеремонно использовали ситуацию.

– Если я доберусь до подонка, который сотворил с ней это, я руками оторву ему яйца и заставлю сожрать их, а потом перережу горло, – сказала изможденная мать и ввела их в низкую мазанку с покосившейся крышей из мокрого тростника.

Им пришлось преодолеть огромную грязную лужу, чтобы добраться до единственной двери, ведущей внутрь. В темной комнате стоял запах нищеты, спертый воздух был не многим теплее, чем на улице. В очаге горело всего одно полено, другие два лежали в плетеной корзине. Над единственным язычком пламени висел котелок с двумя квартами чуть теплой воды. Комната освещалась только светом очага и коптившим огарком из бараньего сала, который еще торчал на ржавом железном подсвечнике.

В тусклом свете Кэтрин едва разглядела фигуру молодой женщины, которая лежала на скамье у стены хижины. Ее колени были подтянуты к животу, она тихонько стонала от боли.

Мать бросилась к ложу, встала рядом с ним на колени, погладила дочь по голове:

– Все будет хорошо, милая. Посмотри, я привела повитух. Они сейчас помогут тебе.

Кэтрин опустилась рядом с женщиной, заговорила что-то успокаивающее и откинула потертое одеяло, за которое судорожно цеплялась больная. Кровь была, но недостаток света не позволял сказать, сколько. Очень осторожно она приподняла испачканную рубаху и едва не вскрикнула, увидев страшно избитые бедра и живот.

– Иисусе! – только и шепнула она.

– Да уж, – мрачно произнесла мать. – Такого и кастрировать мало.

Кэтрин сглотнула, борясь с чувством подступившей тошноты. Кроме синяков и кровоподтеков, на теле лежавшей женщины были красные полосы, словно кто-то царапал ее или резал кончиком ножа.

– Кто это сделал?

– Она не говорит. Этот мерзавец пообещал выпороть ее как следует, если она подаст жалобу.

Этель протолкнулась поближе. Она еще не отдышалась после быстрой ходьбы, но уже оправилась настолько, чтобы начать распоряжаться. Прежде всего старая повитуха вытащила горсть серебра, которое дал мыловар, и отсчитала в ладонь матери несколько монеток.

– На свечи и дрова, если найдешь, кто продаст их тебе в этот час ночи, – бросила она.

Мгновение женщина тупо смотрела на серебряные монетки в своей руке, потом встряхнулась:

– В «Звезде» есть. Там работает – или работала – Адела. Но, – тут она перевела взгляд на Этель, – вернуть это я не смогу.

– Неважно. Ступай. – Этель нетерпеливо махнула рукой. – Чтобы спасти твою дочь, нужны тепло и свет. Кстати, если идешь в таверну, прихвати кувшин вина. Тоже пригодится.

Женщина исчезла, а Кэтрин и Этель принялись за работу, хотя мало что могли сделать: обтереть больную, сунуть ей меж бедер сложенную толстым слоем мягкую тряпку из льна и облегчить боль питьем, приготовленным с помощью тепловатой воды из котелка. Ребенок – хорошая маленькая девочка, единственным недостатком которой была полная неспособность существовать вне чрева, – родился на самом рассвете. В комнате теперь стало потеплее, в очаге горело несколько вязанок с хворостом. В утреннем свете Кэтрин разглядела, что больная очень молода. Мать сказала, что ей шестнадцать, но она выглядела еще моложе: наверное, из-за плохого питания в течение нескольких лет. Кем бы ни были владевшие ее телом мужчины, им явно нужна была не женщина, а ребенок. А последний удовлетворил свою похоть просто со звериной жестокостью. Девочка ничего не говорила о нем. В ее глазах мелькал дикий ужас даже при самых осторожных расспросах. Единственное, что удалось выяснить, да и то от служанки из «Звезды», которая принесла бутылку вина и ломоть хлеба на завтрак, что это был солдат из замка, один из наемников графа. Служанка тоже явно боялась сказать лишнее.

– Даже если мы пожалуемся, граф спишет все на горячую кровь. Солдатам надо остужать ее, когда они не в поле. Он даже не станет слушать таких, как мы. Скажет, что она знала, на что шла, когда стала девкой.

Кэтрин горестно согласилась. Только Бог находит время заботиться даже о выпавшем из гнезда воробье. Граф Роберт был добр к ней и Ричарду, но это не значит, что он столь же радушно примет любую сироту и заблудшую душу.

По крайней мере, девочка будет жить, хотя еще неизвестно, очень ли ей повезло. Ее мать – вдова, которая зарабатывает в прямом смысле слова на хлеб, продавая пекарям капустные листья в обмен на их продукцию. Адела весь прошлый год торговала своим телом для того, чтобы достать немного дров и какую-нибудь обувь.

Мучимая виной и состраданием, Кэтрин отдала матери этой девочки восемнадцать пенни из своих двадцати четырех. Этель видела, но ничего не сказала. Она ведь сама дала деньги на свечи, тепло и вино.