Любожид

– Эт-т-то что еще такое?! – громко и строго сказал он лилипутам, которые разом замолкли при его появлении. – Это что за балаган вы тут устроили, а? Немедленно извинитесь перед товарищем! – И Седе, вскользь: – Не знаю, простите, как ваша фамилия. Но это такие дети! – И снова лилипутам, точнее Белоснежке: – Матильда! Ну-ка, поди сюда! Иди, иди, бесстыдница!

Белоснежка-Матильда встала на письменном столе Седы и по этому столу приблизилась, потупив глаза, к двухметровому гиганту. Даже стоя на столе, она едва доставала головой до бриллиантовой застежки на его поразительно красивом галстуке.

А гигант извлек из кармана своего кожаного пальто круглую картонную коробку с зубным порошком «Свежесть», брезгливо открыл ее своими длинными пальцами в лайковых перчатках и спросил у Матильды:

– Что это такое?

В зубном порошке тускло поблескивали фальшивые театральные бриллианты.

– Я тебя спрашиваю, Матильда! – сказал гигант своим сочным баритоном. – Что – это – такое? Ты когда-нибудь видела, чтобы я пользовался зубным порошком отечественного производства? И вообще, вы что, господа, в тюрьму решили меня посадить?

– Мы не хотим, чтобы ты уезжал, – тихо, при общем унынии лилипутов произнесла Матильда. – Мы тебя любим.

– Да! Да! – тут же зашумели лилипуты. – Мы любим тебя! А ты уезжаешь! Как мы будем без тебя жить?

Седа смотрела на них во все глаза. А еще точнее – на гиганта в кожаном пальто. Впервые в жизни она видела такого мужчину, а если быть предельно точным, впервые в жизни она расслабилась или, как говорят в боксе, открылась. И надо же было случиться, чтобы именно в тот момент, когда Седа открылась, в её кабинет зашел не какой-нибудь очередной ташкентский Кацман, а он – Вениамин Матвеевич Брускин!

Матильда повернулась к Седе и сказала шепотом, как в театре:

– Помни, ты обещала!

Но Матильда могла и не напоминать Седе о ее обещании.

Господи, что мы знаем о женских сердцах? Даже Ты, Великий, не подозревал, какие сюрпризы преподнесет Тебе самая первая женщина, произведенная Тобой из ребра Адама.

Седа Ашидова, майор КГБ, произведенная в начальницу московской грузовой таможни из сибирских недр Главного управления исправительно-трудовых учреждений, обладательница правительственных наград, именного оружия, а также титулов Бешеная, Чингисхан, Могила и так далее, влюбилась в директора театра лилипутов Вениамина Брускина с первого взгляда, как восьмиклассницы 70-х годов влюблялись в Марлона Брандо и Вячеслава Тихонова.

Могла ли она отпустить его в эмиграцию?

– Извините… – сказала Седа, вышла из своего кабинета и, чувствуя незнакомый жар во всем теле, ласточкой слетела вниз, на первый этаж, в зал досмотра багажа. – Где багаж этого артиста? Ну, как его… Который директор у лилипутов…

– А, Брускин! – сказал дежурный инспектор. – Вот. Два ящика. Ничего особенного – книги, чешский гарнитур, аккордеон «Вельтмюллер» и мотоцикл «Ява» с запасным мотором. Была коробка с фальшивыми бриллиантами в зубном порошке, но я их ему отдал.

– Что-то нужно найти! – лихорадочно перебила Седа.

– Чтобы оштрафовать или чтобы задержать отъезд? – уточнил инспектор.

– Задержать! Задержать!

– У вас лицо в помаде, Седа Рашидовна. А задержать – это просто. Прикажите разобрать его мотоцикл по подозрению в провозе контрабанды – вот он и тормознется дней на двадцать! Кто тут будет «Яву» разбирать? У нас механиков нет. А в «Яве», может, кило настоящих бриллиантов упрятано!

– Очень хорошо! Напишите рапорт и принесите мне в кабинет! – распорядилась Седа и, довольная собой, метнулась в камеру предметов, изъятых при досмотре багажа. Там, на этом складе, было все – от зеркал XVI века в золоченых рамах до французской косметики.

Минут через десять, когда Седа вышла из этого склада, это уже была другая женщина. Правда, на ней еще оставалась форма офицера таможенных войск – серый китель, серая юбка и хромовые сапожки, но и глаза, и ресницы, и губы, и прическа – все уже было иное. Даже сталинские оспинки вдруг непонятным образом исчезли с ее порозовевших щек.

А по радио – по тому самому радио, которое на всех вокзалах и во всех вокзальных помещениях обычно простуженным голосом хрипит что-то неразборчивое, – вдруг чисто и громко зазвучала мелодия из «Кармен»: «Тореадор, смелее в бой, там ждет тебя любовь!»

Соблазнительная, как японская манекенщица, Седа взлетела под эту музыку на третий этаж, в свой кабинет, и застала там инспектора, который уже принес ей рапорт о необходимости дополнительной проверки мотоцикла «Ява».

Вениамин Брускин, сидя в окружении притихших, как нашкодившие дети, лилипутов, сказал ей:

– Товарищ майор! Вы меня без ножа режете! У меня же на завтра билет на венский самолет!

– Билет я вам помогу поменять, это не страшно, – не своим, а мягким, как у голубицы, голосом произнесла Седа и, сняв телефонную трубку, набрала номер. – Алло, шереметьевская таможня? Майора Золоторева, пожалуйста. Товарищ Золоторев, Седа Ашидова беспокоит. Мне нужно задержать одного гражданина, а у него билет на завтра. Вы можете обменять на рейс дней через десять?