Любвеобильный джек-пот

Господи, ей так нравилось обниматься с ним в темной прихожей. Так интересно и волнующе было чувствовать себя заговорщицей. Толкаться щекой в его заросший за день щетинистый подбородок. Чувствовать своей кожей его горячее дыхание. Чувствовать собой его всего очень сильного и страшно напряженного. Кажется, он совсем не мог владеть собой, когда они вот так совсем рядом.

Димка... Как же все-таки хорошо, что они вместе.

Она теперь не одна. Они вместе! Они команда! И им так хорошо рядом, что все, кажется, будет им по плечу. И вместе они сумеют вызволить из беды и Саньку, и его – Димку – оградить от нападок опасных алчных людей.

Все получится... Все...

– Если мы сейчас не пройдем в комнату, я стану раздеваться прямо здесь, – предупредил он ее и принялся задирать на ней тонкий свитер.

– Подожди, Дима. – Лия попыталась отстраниться. – Ты же есть хотел!

– Тебя хочу, ничего больше, – движения его рук стали резче и настойчивее. – Потом... Все потом, Лиечка, крошечка моя...

У них, наверное, все вышло бы прямо там, в прихожей. И забыла бы и она тоже, что и в ванну собиралась, и его накормить ужином. Все исчезло бы, кроме рук его и дыхания, что жгло ей кожу и душу.

Помешал сильный грохот за дверью на лестничной площадке.

Они вздрогнули и тут же отпрянули друг от друга. И тут же бросились к глазку, тесня один другого и толкаясь. Лия успела первой и прижала глаз к холодному окуляру.

Мишаня! Это он громко хлопнул ее дверью, собираясь уходить. В руках у него дыбились два пакета, с торчащими оттуда хвостиками ананасов и банановыми снизками. Все было ясно. Явился с гостинцами. Не дождался и решил в наказание все забрать обратно.

А, да и бог с ним! Лишь бы ушел. Лишь бы не стал звонить в дверь к Гольцову, вызывая хозяина на разговор. Но нет, не стал звонить, хотя и смотрел на его дверь минуты три с тихим бешенством и неприязнью. Потом повернулся и пошел к лифту.

– Что там? – оглушительно зашептал ей прямо в ухо Гольцов.

– Мишаня!

– Да?! И чего он?!

– Уходит! Пошел к лифту!!!

Через минуту на площадке послышалось отчетливое шипение раздвигающихся дверей. И следом – убывающий гул спускающегося на первый этаж лифта.

– Уф! Все! Кажется, пронесло! – выдохнула Лия, отрываясь от дверного глазка.

Гольцов щелкнул выключателем, включая свет, и, сильно щурясь, с явным неудовольствием поинтересовался:

– Мы, что же, так и станем всегда от него прятаться?

– Да нет же, нет! Ну что ты злишься, Дима! – Лия неожиданно для самой себя подскочила к нему и ткнулась губами в его колючий подбородок. – Все будет совсем по-другому. Просто не хочу я сейчас никаких объяснений с ним! Знаешь, какая это зануда! Начнет приставать и к тебе тоже.

– А ко мне-то чего приставать? – Его недовольство испарилось, словно и не бывало, а руки, словно ждали команды, снова сцепились на ее спине.

– Ну... Там, я не знаю... Про планы твои относительно меня. Про твое прошлое непременно вспомнит и начнет меня предостерегать. Нет! Я устала настолько сильно, что выдерживать еще и его выше моих сил!

– А меня? Меня выдерживать готова?! – Гольцов опять впился пальцами в ее голую кожу под свитером.

И снова обжигающий выдох ей в лицо, и снова ненормальный скачок в его сердце, отдающийся рикошетом во всем ее теле. Не устань она так смертельно, наверное, все и случилось бы прямо там, у стены в прихожей. Но устала, смертельно измучилась. Ноги подгибались и отказывались держать. Руки казались ватными и то и дело сползали с Димкиной шеи и падали вдоль тела. Наваждение просто какое-то...

– Дима, Димочка мой! – восторженно выдохнула она, чуть приоткрывая глаза и наблюдая за его длинными ресницами, черными стрелками лежащими на щеках. – Идем в комнату, пожалуйста! Я сейчас упаду точно!

Он тут же подхватил ее под коленки и понес куда-то в темноту. Что-то задевал плечом, что-то с грохотом пинал, обо что-то споткнулся пару раз, но упорно нес ее вперед, не переставая целовать по дороге. Они продолжили целоваться и в его спальне. Судорожно, торопливо, смешно сталкиваясь языками и спешно стаскивая друг с друга одежду.

– Я свет включу, лапунь... – выдохнул Гольцов, почти заикаясь.

– Зачем? Не нужно, – она запаниковала, вспомнив, как помогла ей прошлой ночью темнота.

– Хочу видеть тебя, Лиечка моя. Хочу видеть тебя!

Не спрашивая ее ни о чем больше, он подтащил ее к выключателю и щелкнул им. Под потолком вспыхнуло восемь хрустальных рожков, причудливо изогнувшихся в разные стороны. Все резко обозначилось сразу в комнате. Два шкафа вдоль стены с огромными зеркалами, в которых они сейчас оба отражались. Полураздетые, взлохмаченные, с раскрасневшимися лицами и лихорадочно блестевшими глазами. И еще в этих зеркалах отразилось незашторенное окно с открытой форточкой. Гладильная доска с перекинутыми через нее его брюками. И еще широченная кровать Гольцова, накрытая невесомым небесно-голубым шифоновым покрывалом. А на этой кровати...

Господи, им сразу показалось, что они оба сошли с ума. Даже зажмурились одновременно и одновременно потом вытаращились на то, что сейчас лежало поперек этой кровати. Правильнее не на что, а на кого.