Любви хрустальный колокольчик

Я обещала ему не плакать и сдержала свое обещание. Я не плакала за столом, когда мы ели, не плакала, когда танцевали под старые, любимые нами обоими мелодии, тесно прижавшись друг к другу. Я не плакала, когда, погасив все огни, мы сидели обнявшись на диванчике и разговаривали, глядя на красные угли почти совсем прогоревшего камина. И потом, когда мы в постели любили друг друга нежно и страстно, до дрожи, до самозабвения, я тоже не плакала. Я не плакала весь этот сказочный вечер и не менее сказочную ночь. Но утром, когда он еще спал, я нарушила свое обещание и разревелась. Не смогла удержаться от слез и, глядя на его любимое, родное, но уже нездешнее лицо, я глотала слезы и, давясь ими, едва слышно шептала:

— Господи, почему? Ну почему, Господи?!

Десятого марта утром мне надо было ехать в Москву, по настоянию Володи я позвонила и договорилась с редактором. Мне совсем не хотелось звонить, я полагала, что еще пару деньков это дело подождет, но Володя был другого мнения. Я пробовала с ним спорить, говорила, что всю жизнь работаю и вполне могу позволить себе небольшой перерыв, тем более теперь, когда мне так хорошо с ним и нет никакого желания расставаться. Но на этот раз он был совсем несговорчивый, и даже мой шутливый упрек, что он хочет от меня избавиться, что я ему надоела, не помог, Володя даже не улыбнулся. Уперся как осел, что мне непременно надо ехать, — работа отвлечет меня от грустных мыслей, а он чувствует себя в последнее время вполне сносно. Действительно, все эти дни марта он был оживленный, деятельный и куда бодрее, чем в конце февраля. Я начинала верить в то, что у него ремиссия. В конце концов мы договорились с ним, что я вернусь через четыре, максимум пять дней. На прощание он очень долго и нежно целовал меня, а потом сунул мне в карман карточку с каким-то номером телефона.

— Что это за телефон, чей?

— Это тебе на всякий случай, если понадобится помощь.

— Какая помощь, по работе? — не поняла, а потому удивилась я, но он только улыбнулся и пожал плечами. — Дождись меня! Только дождись! — как и в прошлый раз, попросила я его и получила в ответ столь обжигающий поцелуй, что все грустные мысли вылетели из моей головы, я улыбнулась ему и побежала на электричку. Прежде чем свернуть за угол, я оглянулась: он стоял на крыльце без шапки. Было солнечное утро, косые лучи еще невысоко стоящего солнца освещали его, и он мне показался радостным, бодрым и почти здоровым.

Уже подъезжая к Москве, я вспомнила, что он так и не ответил ничего на мою просьбу дождаться меня, и настроение мое упало. Но, подумав еще немного, я пришла к оптимистическому выводу, что столь энергичный поцелуй в словесном оформлении не нуждается, поскольку служит более убедительным ответом, чем любые слова.

В Москве меня не было всего-то двенадцать дней, а как будто целую вечность. Снег уже везде подтаял и лежал по краям тротуаров грязными черно-бурыми кучками. Тем не менее весной в городе и не пахло, пахло выхлопными газами автомобилей на улицах, псиной от бомжей в переходах и метро, кошачьей мочой в подъездах домов. Люди кругом были дерганые, нервные, даже их улыбки, какие-то судорожные, больше напоминали оскал животного, чем улыбку человека. Раньше мне это как-то не бросалось в глаза, не замечала, что ли? Еще больше я утвердилась в своей мысли, встретившись в издательстве с авторами. Редактор встретила меня с завязанным горлом, красным распухшим носом и слезящимися глазами.

— Теперь у меня грипп, уже десять дней, и все никак не отцепится.

Я выдала ей пару расхожих, но верных советов, как отвадить эту хворобу. Вряд ли она слышала меня, чувствовалось, что состояние у нее хуже некуда. Началось обсуждение, но тут авторы из-за сущих пустяков сцепились между собой как два петуха, чуть ли не с первых же слов. Поскольку редакторша из-за гриппа пребывала в полусонно-обморочном состоянии, я взяла бразды правления в свои руки, мы пришли к приемлемому для всех решению. К консенсусу, как выразился один из уже умиротворенных авторов. Они оба вдруг, словно впервые увидели меня, наперебой ринулись делать мне комплименты, наверное, потому, что больше их делать было некому, редактор вследствие насморка и кашля в счет идти не могла. Ну, у этих молодых петушков теперь и в самом деле весна наступила, подумала я, а вслух сказала:

— Господа! Господа! Дело прежде всего, итак…

И мы договорились встретиться завтра с уже набросанными планами, но не здесь, а у меня на квартире, чтобы не напрягать бедного редактора и дать ей время подлечиться. За это удачное для нее предложение она мне благодарно и слабо улыбнулась.