— Нет, девочка моя. Нет, моя хорошая и моя отважная, ты не мучаешь меня, это попросту невозможно. Себя, к сожалению, да, ты мучаешь, а меня нет. Я понимаю, как отчаянно ты сражаешься со всякой нечистью, когда остаешься одна, как всякие сомнения и страхи мучают и раздражают тебя, но я не могу тебе здесь ничем помочь, и никто не может. Такие битвы каждый ведет в одиночку, ведь нельзя за другого жить, за другого любить, нельзя за другого быть храбрым, но не добавляй еще и эту несуществующую вину к своре твоих маленьких воющих чудовищ. Как же ты меня можешь мучить? Я люблю тебя, и очень счастлив этим, даже если ты не останешься со мной, если решишь, что без меня тебе гораздо лучше, любой твой поступок не изменит, не умалит, не очернит моей любви к тебе. Ты дала мне великое счастье — счастье любви, но вот забрать назад ты его не можешь, это не в твоих силах, да и вообще ни в чьих. Тем и отличается настоящая любовь от той расхожей, разменной монеты, которой многие люди пользуются в обыденной, так называемой реальной жизни и которую за неимением другой зовут любовью. Подлинная любовь, раз возникнув, начавшись, уже не исчезает, не ломается, не портится, не пачкается, это солнце, которое не закроешь ни рукой, ни шапкой, ни тучей. Я люблю тебя здесь, сейчас, но и уйдя отсюда, я не перестану любить тебя, верь мне!
— Значит, ты унесешь любовь с собой? — прижимаясь, спросила я.
— Унесу, — улыбнулся он, — но не всю, что-то, какая-то часть останется с тобой. Пока будешь ты, будет с тобой и живая часть моей любви, чтобы оберегать, защищать, согревать по мере сил. Помнишь, ты мне рассказывала свой давний сон о хрустальных колокольчиках?
Я вздрогнула, когда он это сказал. Володя моментально почувствовал мое волнение, прижал меня к себе еще теснее и продолжил:
— Не знаю, чья любовь звенела тогда тебе этими колокольчиками, да это и не важно, но отныне это будет звук моей любви.
Взволнованная впечатлением, которое на меня произвели его слова о любви и о колокольчиках тоже, я решила рассказать ему недавнее происшествие, связанное с Ларисой.
— Володя, а ведь совсем недавно я слышала такие же колокольчики, но уже наяву, это когда Лариса ко мне приходила, я ведь тебе не рассказывала.
По тому, как стремительно он повернулся, услышав мои слова, я поняла, что он удивлен и заинтригован. И я рассказала ему уже со всеми подробностями, когда и в какой момент они звонили. Выслушав, Володя сначала долго молчал, потом заговорил:
— Я просил тебя верить мне и моей любви. Даже на этом примере ты видишь, что моя любовь стоит твоей веры. Я и сам этого еще не знал, а звук моей любви, действенной, живой любви, уже влился в хрустальный звон, уже звучал и предостерегал.
Вот и опять он уснул раньше, а я специально боролась со сном, чтобы слушать его сонное дыхание и молиться за него, я часто стала молиться, как никогда раньше. Господи! Продли мне это великое счастье, его любовь. Знаю, что недостойна, но мне так нужна, так необходима его любовь, так нужен мне он! Господи! Продли жизнь его!
Утром Володя встал раньше меня. Когда я раскрыла еще сонные глаза, то Володя стоял возле постели, умытый, в домашних брюках, голый до пояса. У меня внезапно сжалось сердце: неужели это только видимость? Это еще нестарое, сухощавое, подтянутое тело, на вид вполне здоровое и полное сил?! Тут какой-то шрам привлек мое внимание. Я ничего не понимаю в шрамах и ранениях, но мне показалось, что это след от пули, я даже вздрогнула.
— Это пулевое? — спросила я, протягивая руку и пытаясь коснуться его.
— Птичка Женя! Я у тебя спрашиваю существенные вещи, а именно: что ты хочешь, чтобы я подал тебе в постель на завтрак? А тебя интересует всякая ерунда, да еще очень давняя. Да, это след от пули, впрочем, ранение было нетяжелым и, как я тебе уже говорил, очень давно. Можешь потрогать, если тебе очень хочется.
Я испытующе посмотрела на него:
— Володя, у меня напрашивается вопрос, скорее всего, очень глупый вопрос, настолько глупый, что я заранее прошу прощения за него, но сейчас такое время, чего только не бывает. В общем… ты бандитом, случайно, не был?
Приятно было смотреть, как заразительно он смеется.
— Ты, оказывается, большая шутница, Женя. Случайно не был и неслучайно тоже не был. А чтобы предупредить твои дальнейшие вопросы на эту тему, я скажу тебе так: я был воином. Но все уже давно в прошлом, ныне я пенсионер, и в настоящий момент меня больше всего волнует завтрак, о подробностях которого ты так и не пожелала со мной говорить.