Любви вопреки

«Странно. Письмо написано явно не рукой Эммета».

– В это время года там совсем неплохо, – заметил Алекс. – Не хочешь ли ты сказать, что боишься растаять?

– Нет, – протянул Маркус и, повертев письмо в руках, обнаружил, что печать тоже ему незнакома.

– Так чего от тебя хочет Эммет? – спросил Нейт.

– Письмо не от Эммета. – Маркус вскрыл печать. Единственный лист был испещрен мелкими неразборчивыми каракулями. Хорошо еще, что писавший не увлекался вензелями и росчерками. Но и без этих излишеств впору было приглашать шифровальщика.

Маркус поднес листок к свету. К счастью, подписано послание было печатными буквами.

Рэндольф Уилкинсон, стряпчий.

Это имя было Маркусу смутно знакомо… Вот досада! Он вспомнил, откуда знает эту фамилию. На Уилкинсона была возложена обязанность следить за тем, чтобы воля покойной Изабеллы Дорринг выполнялась неукоснительно и ритуал передачи дома самой достойной из старых дев никак и никем не нарушался. Очевидно, дом снова пустовал, и ему, Маркусу, предстояло его заселить.

– Судя по всему, мне нужно ехать в Лавсбридж. – Маркус со вздохом опустил письмо. – Уже завтра утром.

Глава 2

Апрель 1617 года. Герцог улыбнулся мне, когда мы выходили из церкви сегодня утром. У него совершенно очаровательные ямочки.

Из дневника Изабеллы Дорринг

Мисс Изабелла Кэтрин Хаттинг – для всех жителей Лавсбриджа просто Кэт – наслаждалась редкими минутами покоя. Ее не смущало то, что она сидела за низенькой детской партой, в которую едва смогла втиснуться, главное, что младшие братья и сестры были заняты своими делами. Десятилетняя Пруденс читала, свернувшись калачиком на единственном удобном кресле. Шестилетняя Сибилла, разложив краски на подоконнике, писала очередную акварель, а четырехлетние близнецы, распластавшись на полу, строили из кубиков крепость для своих оловянных солдатиков.

Кэт посмотрела на лежавший перед ней на парте чистый лист бумаги. Вот уже несколько месяцев она никак не может начать эту книгу. Герои и героини ее будущего романа наперебой пытались ей что-то рассказать, когда Кэт помогала Сибилле с арифметикой, или разглядывала ленты в деревенской лавке, или пыталась заснуть, завидуя улыбающейся во сне восемнадцатилетней Мэри, с которой из-за тесноты делила не только спальню, но и кровать. Однако сейчас, когда Кэт ничто не мешало записать их слова, они упрямо молчали.

Ладно, не хотят говорить, значит, она их заставит. Кэт обмакнула перо в чернила.

Старшая дочь викария Ребекка улыбнулась герцогу Уортингу.

Нет, не то. Кэт зачеркнула написанное.

Мисс Ребекка Уолкер, старшая дочь викария и самая красивая девушка в деревне, улыбнулась герцогу Уортингу.

Глупо. Кто станет читать роман, начавшийся с того, что хорошенькая простушка строит глазки высокомерному привереде герцогу? Надо бы… Нет. Сколько раз мисс Франклин говорила Кэт, что сначала нужно сочинить рассказ, а потом уже заниматься критическим разбором, а не наоборот. Она…

Сибилла пронзительно вскрикнула, рука Кэт дрогнула, и чернильная клякса появилась не только на бумаге, но и на самом видном месте платья – чуть ниже воротника!

– В чем дело, Сибилла?

Могла бы и не спрашивать. Кэт и так видела, в чем дело, вернее, в ком. Томасу и Майклу надоело строить крепость, и они решили плеснуть водой на акварель Сибиллы.

С громким плачем Сибилла схватила безнадежно испорченную картину и бросилась к старшей сестре:

– Смотри!

В результате к пятнам от чернил на платье Кэт прибавились пятна от краски. Хорошо, что это платье не было ее любимым. Кэт отлепила шедевр от ткани. Теперь уже понять, что именно пыталась изобразить художница, было невозможно. Судя по разводам, это было нечто сине-зеленое с вкраплениями белого и черного.

– Мы просто хотели увидеть овец, – сказал Томас. Взгляд его широко открытых глаз можно было бы счесть невинным, если бы не предательский блеск. И это в четыре года! Чего от него ждать, когда он подрастет? А ведь ей казалось, что бо́льших озорников, чем пятнадцатилетний Генри и тринадцатилетний Уолтер, свет не видывал.

Как папа, служитель церкви, умудрился зачать столько неуправляемых мальчишек, остается загадкой. Не зря говорят: неисповедимы пути Господни.

– Это были не овцы! – громко возмутилась Сибилла. – Это были облака, вы, недоумки!

Томас упер руки в бока и закатил глаза, подражая Пруденс.

– Только остолопы рисуют облака! – заявил он. – Да, ос-то-ло-пы!

Кэт сказала себе, что должна радоваться уже тому, что братья не научили Томаса словам похуже. Или научили, но он пока не решается пускать их в ход?

Сибилла насупила брови и выставила вперед челюсть. Только не это? Кэт не была готова к очередной истерике младшей сестры, хотя догадывалась, что именно этого добивались близнецы.