Люди без имени

— Наш молчун, отрицающий и не признающий никаких партий, высказал свое мнение. Каково мнение социал-демократов, шведской народной партии?

— Интересно бы узнать, в какой партии состоит Арва? — спросил из угла белобрысый капрал.

— Ты, что полицейский? — сказал Кивимяки, чинивший носки.

— Нет, просто интересно! — ответил тот.

— А я думаю так, — продолжал Кивимяки, — Арва говорит дело…

— В одну дудку играете, — прервал его рыжий солдат.

— Как ты, на свистульке военнопленного, — бросил реплику седой капрал.

— Молокосос! Кому ты говоришь? — Кивимяки ударил себя в грудь и отбросил носки в сторону. Очки подпрыгнули на носу, прядь черных волос закрыла глаза. Кивимяки своей наружностью резко выделялся среди охраны. Маленького роста, но широкоплечий и костлявый, он отличался подвижностью, не смотря на свои пятьдесят четыре года. За откровенность и прямоту рассуждений его полюбили солдаты.

— Не обращай внимания, — попросил Арва, — мы говорили по-товарищески.

— Нет, обожди, дорогой товарищ! Он молод учить меня. Кивимяки двадцать лет состоите в социал-демократической партии!

— И не прочь отдать билет обратно, чтобы получить членские взносы за двадцать лет назад!

Даже спокойный Арва не удержался, весело рассмеялся от реплики седого капрала, собиравшего для Блинова деньги.

Кивимяки не на шутку рассердился на своего друга, но от ответа воздержался, и еще с большей злостью продолжал прерванную речь: — Я третий раз в жизни вижу, как умирают на фронте люди. Два раза после войны был нищим и в поте лица своего восстанавливал хозяйство, теперь мне не под силу, года взяли свое.

— Нашелся мне еще один политикан, — сказал белобрысый капрал, — мы говорили про отношения к военнопленным, он заговорил о политике.

Старый капрал хотел рассказать, каких трудов ему стоило восстановить разоренное хозяйство, но когда его перебили, он забыл о направлении главной мысли своей речи, но не мог забыть, что дома семья, без присмотру хозяйство, а виновником всему этому война, он с новым жаром заговорил: — Не было бы войны, не было бы пленных. Стало быть не сидел бы я здесь, а находился с семьей. Одним словом, политикой пусть занимаются министры — я желаю мира, и как можно быстрее.

— Вот это дело! Много ты говорил, но сейчас сказал правду. Лично для меня безразлично, будет ли Суоми Великой: — я хочу домой.

«Дом, семья, хозяйство — мечта каждого солдата», — подумал Арва и решил, что именно на этой почве нужно строить беседу.

Воспоминания капрала о доме подлило масла в огонь и даже те солдаты, которые раньше сидели в стороне и занимались своим делом, придвинулись к Арве и не замедлили ввязаться в разговор. Беседа приняла общий характер. Солдаты говорили наперебой, перебивали друг друга, но настроение было общее — скорее домой. Арва выбрал минуту, когда шум немного стих, и спросил: — Вы все говорите о доме, как будто окончилась война и завтра будет демобилизация. Не забывайте, мы должны победить Россию и образовать Великую Суоми, тогда только возможен конец войны. — Арва посмотрел на товарищей, лица которых приняли оскорбленный вид и подумал: — «Два, три месяца и они побросают оружие и разбегутся по домам». В начале войны они рассчитывали победить Россию с помощью немцев, но в настоящее время даже финские газеты не скрывали разгром и бегство немцев под напором русских.

Седой капрал, приятель Кивимяки, встал со своего места, прошелся по комнате, затем резким движением сорвал с головы пилотку и бросил ее на пол.

— Мир! — сказал он громко. Мир с Россией — вот наше спасение. Пока мы не оказались на положение вот их, — он подошел к окну и показал на колючую проволоку, — мы должны заключить мир. С обнаженной головой, на коленях, мы должны просить мира, ради того, чтобы повидаться с семьей…

— Быть в плену и испытать судьбу русских я не желаю, — перебил капрала рыжий солдат. — Легче пустить пулю в лоб, чем оказаться в таком положении. Если великая Германия не сумеет оправиться от удара — выход один: просить Америку, чтобы она заняла нашу страну. Дипломатические отношения у нас с нею не прерваны.

— Хватит с нас и немцев, что хозяйничали в нашей стране три года, — сказал Кивимяки, который так и смог успокоится, что хозяйство его окончательно пришло в упадок.

— Америка будет не лучше немцев. Надежда на великодушие России, в этом есть смысл! — крикнул седой капрал.