Люди, боги, звери

21 мая 1921 года Унгерн издает часто цитируемый историками «Приказ № 15», обращенный к «русским отрядам на территории Советской Сибири». В нем идет речь о том, что после избавления от китайцев и установления власти Богдо-гегена Монголии достанется роль центра для выступления против красных в Дальневосточной республике.

В 9-м пункте «Приказа № 15» была подчеркнута необходимость ликвидации всех евреев и большевиков вместе с их потомством так, «чтобы не оставлять хвостов»; в пункте 17 говорилось о передаче власти в военных гарнизонах и интендантстве, в меру возможности… в руки поляков.

Бурдуков пишет, что этот приказ редактировал Оссендовский и, желая окончательно погубить противника в глазах советских читателей, в конце книги прибавляет, что Оссендовский «внушил дегенерату Унгерну мысль о восстановлении дома Романовых, а сам на полученные от него средства поехал на восток за царем Николаем Романовым, место пребывания которого было якобы известно только ему одному. Натравив таким образом дикого барона на евреев и на тех русских, которые не хотели вступать в конфликт с советской властью, он благополучно добрался до Америки, где написал клеветническую книгу на Советский Союз. Нажив на обмане и клевете не одну сотню долларов, этот проходимец вернулся в Польшу».

Однако характерное «классовое» видение не помогло Бурдукову. Воспоминания были опубликованы лишь тридцать лет спустя после исполнения смертного приговора над автором.

Но не будем забегать вперед. Если верить Оссен-довскому, то Унгерн сначала собирался отправить его на тот свет, как и других членов комитета самообороны в Улясутае. Диктаторы всегда в первую очередь ликвидировали неудобных свидетелей собственных шагов. Особенно если эти люди знали всю подоплеку событий, а кроме того, владели пером.

В случае с Оссендовским было что-то особенное, так как «кровавый барон» не только позволил ему уйти из Урги, но даже допустил по отношению к нему некую фамильярность.

Следующая их встреча состоялась в Урге. Проезжая по улице, барон заметил Оссендовского, пригласил его сесть в автомобиль и привез к себе в юрту. Там гость осмелился напомнить хозяину, что в Ван-Хурэ тот обещал помочь ему добраться до какого-нибудь порта на тихоокеанском побережье. На это Унгерн ответил по-французски: «Через десять дней я начну действия против большевиков в Забайкалье. Очень прошу вас до той поры остаться при мне. Я столько лет вынужден находиться вне культурного общества, всегда один со своими мыслями. Я бы охотно поделился ими…» Оссендов-ский, естественно, согласился и, по словам Перши-на, «напоследок сделался чем-то вроде советника при Унгерне и усиленно подогревал его оккультизм». Но, рассказывая барону о могущественных владыках Агарты и сочувственно выслушивая его монологи о «проклятии революции», предсказанном еще Данте и Леонардо да Винчи, Оссендовский преследовал цель сугубо практическую — вырваться из Урги в Китай, к очагам цивилизации, к морю, к железной дороге. Об этом тогда мечтали все русские беженцы в Монголии, но Унгерн под страхом смерти никому не разрешал покидать столицу. Собственно говоря, Оссендовский в своей книге и не скрывает этих планов. Он ни словом не обмолвился о том, каким способом удалось ему добиться желаемого. Между тем он был столь же фантастическим, как сама фигура ургинского диктатора, как жизнь, в которой только такой способ и мог оказаться действенным.

Оссендовский рассказывает, что Унгерн, выступая в поход на север, сдержал обещание и отправил его на восток вместе с караваном, идущим к китайской границе. Через двенадцать дней пути караван без приключений достиг Хайлара — видимо, пограничные посты были подкуплены.

Очень сомнительно, что Оссендовский приложил руку к «Приказу № 15», так как был знаком с Ун-герном только 9 дней. Барон, будучи хозяином жизни и смерти на территории Монголии, контролируемой Азиатской конной дивизией, огласил несколько сот распоряжений и приказов. Он спокойно мог сам отредактировать этот приказ, в крайнем случае приказать это сделать кому-либо из штабных служащих.

Оссендовский, распространяясь позднее о своей роли в проведении конференции в Улясутае, которая могла дать возможность команде уйти в Китай без лишнего кровопролития и передать власть монгольской администрации, вспоминал Бурдукова как делегата, пособничествовавшего большевикам. Он писал, что вместе с другим поляком, представителем американской фирмы, ему удалось «убедить (Бурдукова. — Прим. ред.) в том, что его начинания закончатся либо пулей во лбу, либо петлей на шее». Теперь мы знаем причину антипатии этих двух господ.