Люди, боги, звери

Барон Унгерн, как и обещал, подготовил все для нашего путешествия к тихоокеанскому побережью. Нам предстояло добираться на верблюдах до Северной Маньчжурии — так было легче избежать столкновения с китайскими властями, не определившими своего отношения к Польше и полякам. Я загодя, еще из Улясутая, направил депешу во французскую дипломатическую миссию Пекина, а кроме того, держал при себе благодарственное письмо от китайской торговой палаты, где говорилось о моих усилиях по спасению Улясутая от погрома. Я намеревался выйти к ближайшей станции Восточнокитайской железной дороги и оттуда поездом ехать в Пекин. К нашему отряду присоединились датский торговец Е.В. Олафсен и направлявшийся в Китай просвя-щенный лама-торгут.

Никогда не забыть мне ночи с девятнадцатого на двадцатое мая! После обеда барон Унгерн предложил мне перейти в юрту Джам Болона, с которым я свел знакомство в первый же день своего пребывания в Урге. Юрта князя стояла на деревянном помосте вместе с другими юртами, разместившимися бок о бок с русским поселением. Нас встретили и был человеком среднего возраста, худощавым и высоким, с удлиненным лицом. До войны он пас овец, затем воевал под командованием барона Унгерна на германском фронте и сражался с большевиками. Его, Великого князя Бурятии, потомка бурятских владык, свергли с престола российские власти после попытки провозгласить независимость родины. Слуги внесли блюда с орехами, изюмом, финиками, сыром и подали горячий чай.

— Вот он и наступил, последний вечер, — сказал барон Унгерн. — Вы обещали мне…

— Я не забыл, — отозвался бурят. — Все готово.

Они заговорили о пережитом — былых сражениях, павших друзьях. Я внимательно слушал. Около полуночи Джам Болон встал и вышел из юрты.

— Хочу еще раз узнать свою судьбу, — сказал, как бы оправдываясь, барон Унгерн. — Рано умирать — дело еще не закончено…

Джам Болон вернулся с маленькой женщиной среднего возраста; усевшись перед огнем по-восточному, на корточках, и поклонившись, она впилась взглядом в барона. Лицо ее было белее и тоньше, чем у типичной монголки, глаза черные и проницательные. Одеждой она напоминала цыганку. Позже я узнал, что она слыла у бурятов великой гадалкой и прорицательницей, по матери в ней текла цыганская кровь. Женщина вытащила из сумы небольшой мешочек, извлекла из него пучок сухой травы и птичьи кости. Бросая в огонь траву, она что-то шептала себе под нос. По юрте распространилось пряное благовоние, от которого у меня закружилась голова и застучало сердце. Трава сгорела, и тогда гадалка положила на угли птичьи кости и стала осторожно переворачивать их с боку на бок бронзовыми щипцами. Когда они почернели, женщина начала внимательно их изучать; лицо ее все больше мрачнело, а затем исказилось страхом и болью. Сорвав с головы платок, она задергалась в судорогах, отрывисто выкрикивая отдельные слова:

— Вижу… Вижу Бога войны… Жизнь уходит из него… ужасно… Потом тень… черная, как ночь… Тень… Осталось сто тридцать шагов… И мрак… Больше ничего… Я ничего не вижу… Бог войны исчез…

Барон понурил голову. Женщина упала навзничь, раскинув руки. Казалось, она была в глубоком обмороке, но мне почудилось, что из-под ресниц блеснул на мгновение живой зрачок. Два бурята вынесли безжизненное тело, а в юрте князя воцарилось молчание. Наконец барон Унгерн вскочил на ноги и стад кружить вокруг жаровни, что-то шепча. Затем, остановившись, быстро заговорил:

— Я умру! Умру!.. Но это неважно, неважно… Дело начато, и оно не погибнет… Я предвижу, как оно будет продвигаться. Потомки Чингисхана разбужены. Невозможно погасить огонь в сердцах монголов! В Азии возникнет великое государство от берегов Тихого и Индийского океанов до Волги. Мудрая религия Будды распространится на северные и западные территории. Дух победит! Появится новый вождь — сильнее и решительнее Чингисхана и Угедей-хана, умнее и милостивей султана Бабера[44]; он будет держать власть в своих руках до того счастливого дня, когда из подземной столицы поднимется Царь Мира. Почему, ну почему в первых рядах воителей буддизма не будет меня? Почему так угодно Карме? Впрочем, значит, так надо! А России нужно прежде всего смыть с себя грех революции, очиститься кровыо и смертью, а все признавшие коммунизм должны быть истреблены вместе с их семьями, дабы вырвать грех с корнем.

Барон взмахнул рукой, как бы отдавая последнее приказание или наставление кому-то невидимому. Занимался новый день.

— Мне пора! — сказал генерал. — Я оставляю Ургу.

Он крепко пожал нам руки и добавил:

— Прощайте навеки! Пусть я умру ужасной а смертью, но прежде устрою такую бойню, какую мир еще не видел — прольется море крови.

Дверь юрты захлопнулась — барон ушел. Больше я никогда его не видел.

— Мне тоже пора — я уезжаю сегодня.